Все коротко и ясно. Глядя на удаляющуюся спину, полковник крякнул. Вот ведь штука какая! И неумный, и злой, а все ж таки стопроцентный служака. Скверно, но в серьезных делах частенько полезны именно такие. Зачастую даже более полезны, чем головастые Во-Ганги и Злотницкие...

***

Лбом Егор уперся в деревянную раму. То есть, деревянной она ему показалась сначала, а как уперся, сразу понял пластик. Кожу, пусть даже на черепушке, не обманешь. Неживое она чувствует безошибочно, пусть оно и прячется под слоем бодрого макияжа. Впрочем, и люди до поры до времени таятся под аналогичным камуфляжем. Потому как что такое человек? А человек, господа присяжные заседатели, это поступки. Нам необходимы победы, величественные финалы, этакие знамена над тем или иным рейхстагом. Премию получил - поступок, медальку еще один. То же - с постельным соитием. Вполне природный поступок! Совершил, значит, ты здоровое и сильное животное. Честь тебе и хвала! Да черт бы с ним, только вот беда, - после подобного рейхстага люди удивительно раскрываются. Игра в прекрасное прекращается, все карты выкладываются на стол. Любовь действительно становится любовью, а нелюбовь обращается в неприязнь. Так, вероятно, вышло и у них. Предначертанное и сладкое состоялось, после чего он понял, что любит, а она поняла, что нет. Все проще простого - и одновременно абсолютно неразрешимо. А на горизонте вновь маячит вековечное: что делать и как быть?..

Огонек случайной звезды блеснул на небе, рассыпающей искры бабочкой подлетел к вагонному стеклу, обратившись Вандой. Егор задержал дыхание, как ребенок, узревший волшебную игрушку. Она не являлась для него игрушкой, но нечто волшебное безусловно собой представляла. Они глядели друг на дружку: он из вагона, она - с той стороны. Волосы ее струились под набегающим ветром, теплые глаза, одинаково теплые для всех, сейчас улыбались ему одному. Егор сморгнул, и чудное лицо пропало. Он сообразил, что она, должно быть, уже здесь, в поезде. И снова не с ним, хотя, конечно, не одна...

Господин в замусоленном, местами откровенно лоснящемся фраке выскользнул из распахнувшихся дверей, и до Егора долетел знакомый смех. Зубы капканом сомкнулись на нижней губе, выдавили ртутную капельку. Тусклыми, ничего не видящими глазами Егор вновь устремился к окну. Еще одно шило в бок, еще одна шпилька в сердце. Разумеется, Ванда продолжала веселиться, стремительно перебирая мужичков, мало кому отказывая и мало кого близ себя задерживая. Для того сюда и вернулась. Ненасытная вагонная Клеопатра! И разномастные ловеласы мотыльками слетались со всех сторон, спеша подпалить мохнатые крылышки на щедром огне. Благо и бояться уже было нечего. Аналитики в аппаратных, эти седые филины возле набитых окурками пепельниц, давненько перестали делиться с пассажирами маршрутными выкладками. Потому что надежных мостов оставалось все меньше и меньше, а количество поездов, на скорости ныряющих в волны, день ото дня росло. Марат как-то проболтался, что и у них в середине состава основательно дымит. То ли буксы горят, то ли что еще. И ничего на ходу не исправишь. Разве что можно усилить охлаждение, только что толку? Дождь за окном - тоже охлаждает, однако дым-то идет! Вот и веселится народишко, устраивает свой маленький пир во время чумы. Спешит отдохнуть перед грядущим.

Он припомнил, как однажды, столкнувшись с Вандой в коридорчике, пригласил ее в свое купе. Поблескивая ровными зубками, она весело согласилась. И также весело предупредила:

- Только учти, у меня бяка какая-то. Наградил один мерзавец. Впрочем, все равно ведь чепуха, правда?

Он ошарашенно кивнул, а она обошла его, покачивая бедрами, двинулась дальше. Обернувшись, крикнула:

- Если не испугаешься, вечером приду.

И не пришла. Хотя пугаться он и не думал. Просто такие, как он, женщинам не нужны. Веселее кутить с веселыми, а он был хмур и сумрачен.

Выбираясь из шумливого ресторанчика, кто-то снова отворил дверь.