Ну, тогда-то я счел тебя больным. А уж если
тебя бьет лихорадка, то сам Аристотель поведет себя странно. Но потом
оказалось, что ты вовсе не болен! Не было никакой лихорадки! И поэтому- то
ты и стыдишься. Никто ведь не стыдится, что схватил лихо радку, не так ли?
Ты стыдишься, потому что не смог противиться чему-то другому, что-то другое
потрясло тебя. Произошло что-нибудь особенное?
Гольдмунд немного поколебался, затем медленно произнес:
- Да, произошло нечто особенное. Позволь считать тебя моим духовником,
нужно же когда-то об этом сказать.
С опущенной головой он рассказал другу историю той ночи.
На это Нарцисс, улыбаясь, сказал:
- Ну, конечно, ходить в деревню запрещено. Но ведь многое из
запрещенного можно делать и посмеиваться над этим, или же исповедоваться и
считать дело решенным, не касаясь его больше. Почему бы тебе и не совершить
эту маленькую глупость, как это делает чуть ли не каждый ученик? Разве это
так уж плохо?
Не сдерживаясь, Гольдмунд гневно разразился:
- Ты говоришь действительно как школьный учитель! Наперед точно знаешь,
о чем речь! Разумеется, я не вижу большого греха в том, чтобы разок нарушить
правила и принять участие в проделке, хотя это, пожалуй, и нельзя считать
достойной подготовкой к монашеской жизни.
- Постой!- воскликнул Нарцисс резко.- Разве ты не знаешь друг, что для
многих благочестивых отцов именно такая подготовка была необходима? Хотя
самый короткий путь к святой жизни - жизнь пустынника.
- Ах, оставь!- возразил Гольдмунд.- Я хотел сказать: не легкое
непослушание тяготило мою совесть. Это было нечто другое. Это была девушка.
Это было чувство, которое я не могу тебе описать! Чувство, что если я
поддамся этому соблазну, если только протяну руку, чтобы коснуться девушки,
я уже никогда больше не смогу вернуться назад, что грех как адская бездна
поглотит меня и никогда не отпустит. Что с этим кончатся все прекрасные
мечты, все добродетели, вся любовь к Богу и добру.
Нарцисс кивнул в глубокой задумчивости.
- Любовь к Богу,- сказал он медленно, подыскивая слова,- не всегда
едина с любовью к добру. Ах, если бы это было так просто! Что хорошо, мы
знаем из заповедей. Но Бог не только в заповедях, пойми, они лишь малая
часть Его. Ты можешь исполнять заповеди и быть далеко от Бога.
- Неужели ты меня не понимаешь?- пожаловался Гольдмунд.
- Конечно, я понимаю тебя. Женщина, пол связываются у тебя с понятиями
мира и греха. На все другие грехи, как тебе кажется, ты или неспособен или,
если даже совершишь их, они не будут настолько угнетать тебя, в них можно
исповедаться и освободиться. Только от одного этого нельзя.
- Правильно, именно так я чувствую.
- Как видишь, я тебя понимаю. Да ты не так уж и не прав, по- видимому,
история о Еве и змие совсем не забавная сказка. И все-таки ты не прав
дорогой. |