А теперь к этому прибавлялся еще новый страх, новое переживание.
Нарцисс принял в нем участие. Нарцисс любил его, Нарцисс позаботился о нем -
он, изысканный, благородный, умный, с тонким, слегка насмешливым ртом. А он,
он распустился перед ним, стоял пристыженный и заикающийся и, наконец,
разревелся! Вместо того, чтобы завоевать этого превосходящего всех во всем
самым благородным оружием - греческим, философией, духовными подвигами и
достойным стоицизмом, он жалко и ничтожно провалился! Никогда он себе этого
не простит, никогда не сможет смотреть ему без стыда в глаза.
Однако слезы разрядили сильное напряжение, спокойное одиночество,
хорошая постель подействовали благотворно, отчаяние наполовину потеряло свою
силу. Через часок вошел прислуживающий брат, принес мучной суп, кусочек
белого хлеба и небольшой бокал красного вина, который ученики обычно
получали только по праздникам, Гольдмунд поел и выпил, съел полтарелки,
отставил, принялся опять размышлять, но ничего не вышло; он опять пододвинул
тарелку, съел еще несколько ложек. И когда немного спустя дверь тихо
отворилась и вошел Нарцисс, чтобы проведать больного, тот лежал и спал, и
румянец опять появился на его щеках.
Долго смотрел на него Нарцисс, с любовью, с пытливым любопытством и
немного с завистью. Он видел: Гольдмунд не был болен, завтра ему уже не
нужно будет посылать вина. Но он знал, запрет снят, они будут друзьями.
Пусть сегодня Гольдмунду понадобились его услуги. В другой раз, возможно, он
сам окажется слабым и будет нуждаться в помощи и участии. И если это
произойдет, от этого мальчика он их примет.
ТРЕТЬЯ ГЛАВА
Странная это была дружба, что началась между Нарциссом и Гольдмундом;
лишь немногим пришлась она по душе, а иногда могло показаться, что им самим
от нее мало удовольствия. Нарциссу, мыслителю, поначалу приходилось особенно
трудно. Для него все было духовно, даже любовь; ему не дано было бездумно
отдаваться чувству. Он был в этой дружбе ведущей силой и долгое время
оставался единственным, кто сознавал судьбу, глубину и смысл этой дружбы.
Долгое время он оставал ся одинок в самый разгар любви, зная, что друг
только тогда будет действительно принадлежать ему, когда он подведет его к
пониманию. Искренне и пылко, легко и безотчетно отдавался Гольдмунд новой
жизни; сознательно и ответственно принимал высокий жребий Нарцисс.
Для Гольдмунда это было прежде всего спасение и выздоровление. Его юная
потребность в любви, только что властно разбуженная взглядом и поцелуем
красивой девушки, тотчас же отступила в безнадежном страхе. Ибо в самой
глубине души он чувствовал, что все его прежние мечты о жизни, все, во что
он верил, все, к чему считал себя предназначенным и призванным, ставилось в
основе своей под угрозу тем поцелуем в окне, взглядом тех темных глаз.
Предназначенный отцом к монашеской жизни, всей волей принимая это
предназначение, с юношеским пылом отдаваясь набожности и аскетически-
героическому идеалу, он при первой же беглой встрече, при первом пробуждении
чувств, при первом женском привете почувствовал, что здесь его неизбежный
враг и демон, что в женщине для него таится опасность. |