А скоро ты
поймешь также, что я не имею в виду ум, когда говорю о различии между тобой
и мной. Я ведь не говорю: ты умнее или глупее, лучше или хуже. Я говорю
только: ты - другой".
Гольдмунд: "Это нетрудно понять. Но ты говоришь не только о различиях
признаков, ты часто говоришь о различиях судьбы, предназначения. Почему,
например, у тебя должно быть иное предназначение, чем у меня. Ты, как и я,
христианин, ты, как и я, решил жить в монастыре, ты, как и я, сын нашего
доброго Отца на небесах. У нас одна и та же цель: вечное блаженство. У нас
одно и то же предназначение: возвращение к Богу".
Нарцисс: "Очень хорошо. По учебнику догматики, один человек и впрямь
точно такой же. как другой, а в жизни нет. Мне кажется, любимый ученик
Спасителя, на чьей груди Он отдыхал, и другой ученик, который Его предал,
имели, пожалуй, не одно и то же предназначение".
Гольдмунд: "Ты просто софист, Нарцисс! Таким путем мы не станем ближе
друг другу".
Нарцисс: "Мы никаким путем не станем ближе друг другу".
Гольдмунд: "Не говори так!".
Нарцисс: "Я говорю серьезно. Наша задача состоит не в том, чтобы
сближаться друг с другом, как нельзя сближать солнце и луну, море и сушу.
Наша цель состоит не в том, чтобы переходить друг в друга, но узнать друг
друга и видеть и уважать в другом то, что он есть: противоположность другого
и дополнение". Пораженный Гольдмунд опустил голову, лицо его стало
печальным.
Наконец он сказал: "Поэтому ты так часто не принимаешь мои мысли
всерьез?"
Нарцисс помедлил немного с ответом. Затем сказал ясным, твердым
голосом: "Поэтому. Ты должен приучить себя, милый Гольдмунд, к тому, что
всерьез я принимаю только тебя самого. Bерь мне, я принимаю всерьез каждый
звук твоего голоса, каждый твой жест, каждую твою улыбку. А твои мысли, к
ним я отношусь менее серьезно. Я принимаю всерьез в тебе то, что считаю
существенным и неизбежным. Почему ты придаешь такое большое значение именно
своим мыслям, когда у тебя столько других дарований?"
Гольдмунд горько улыбнулся: "Я же говорил, ты всегда считал меня
ребенком!"
Нарцисс оставался непреклонным: "Некоторые твои мысли я считаю
детскими. Вспомни, мы только что говорили, что умный ребенок совсем не
глупее ученого. Но если ребенок будет рассуждать о науке, ученый ведь не
примет это всерьез".
Гольдмунд горячо возразил: "Да даже если мы говорим не о науке, ты
подсмеиваешься надо мной! У тебя, например, всегда получается так, что моя
набожность, мои старания продвигаться в учебе, мое желание быть монахом
всего лишь ребячество!"
Нарцисс серьезно посмотрел на него: "Я принимаю тебя всерьез, когда ты
Гольдмунд. |