|
Георгий Афтан не может остаться севастийцем и не хочет становиться авзонянином, значит, быть ему бородатым роском, а вот Никеша… Пусть выберет что-нибудь. На память об Андронике. - Никеша, - окликнул спутника Георгий, - я могу это дарить. Выбирай. - Я не тать какой, - мотнул головой Никеша, не отрывавший взгляда от серого булата. Севастиец подошел, немного подумал, взял один из мармесских мечей, полюбовался покрывавшим клинок смутным узором из словно бы сплетенных роз и сунул спутнику. - Прими. Это память… Просто память. По закону после смерти двух братьев и отречения третьего Севастия принадлежала Георгию Афтану, но в империи давно действовало простое правило - победитель получает все. Победителем был Фока… Был бы, если б не София! - Себе не возьму, - заупрямился Никеша, - Мстивоевичу отдам. - Как хочешь. Феофан приветствовал вернувшихся шумным вздохом. Его мужеству тоже имелся предел. Мужество евнуха… Что бы об этом сказал величайший из философов, воспитавший величайшего из воинов и царей? - Я больше не войду в эту реку, Феофан, - губы Георгия раздвинула волчья улыбка, - поэтому нужно закончить с делами. Я должен найти одного человека, и ты мне поможешь. - Ты же обещал… Евнух со своей всегдашней печалью смотрел на бывшего ученика, в одночасье превратившегося в изгоя. В настоящего изгоя, не то что в Намтрии. - Я ищу не василевса Василия, - успокоил ученик. - Мне нужен Исавр Менодат. Постарайся, чтоб его отсутствие не заметили и чтобы вас не видели вместе. - Хорошо, - когда Феофан понимал, что спорить бессмысленно, он не спорил, - Исавр Менодат придет, но затем ты покинешь дворец. - Покину. Феофан исчез в своем тайнике, и они с Никешей остались любоваться мозаиками. Роск медленно шел от картины к картине, словно возвращаясь от устья к истоку. Вот воины Леонида сбрасывают убившие Бога камни в речные воды, и в темных глубинах проступают звезды, вот камни собирают, вот выносят завернутое в простой плащ тело убитого, а над Городом, Где Умер Бог, садится солнце цвета старого вина. А вот и толпа - разгоряченные мужчины и женщины сжимают камни, которые уже незачем бросать. Мертвое не повредит мертвому… - Ты увидишь это в любой церкви. Идем дальше. Там Леонид… Жаль, мозаики с собой не унести. - Леонид? - переспросил Никеша. - Князь ваш, что ли? Нет, не пойду я, мало ли… - Пойдем вместе. Феофана мы услышим, и ты сразу же на тот конец. Дальше мое дело. - Оно так… Андроник Никифорович тебе братом был, и прилепятец твой. Тебе и бить. - Тогда слушай, - велел Георгий, притупляя словами ставшую почти нестерпимой боль, - Леонид был сыном царя Киносурии Ипполита и с юности помогал отцу… Они прошли галерею дважды. Никеша успел немало узнать об умершем в один день с Сыном Господа царе. О его походах, ранах, славе, смерти. Роск кивал, спрашивал, замолкал надолго. Думал. - Кабы были у нас горы, - наконец решил он, - можно было б в них саптарву придержать, а как бы сыскался у нас свой Леонид, глядишь, и князья бы опомнились, как эти твои… цари. - Там не только цари одумались, но и свободные полисы, - рассеянно уточнил Георгий, и тут послышались шаги и голоса. - Идут… Быстро! Думал ли тот, кто строил Леонидову галерею, о засадах? Может, думал, а вернее всего, угловые ниши предназначались для любовных свиданий или придворного любопытства… Георгий вжался в оронтский мрамор за неотличимой от других драпировкой. |
