|
Мимо задранных конских голов, ощетинившегося копьями строя, красных киносурийских плащей, гривастых шлемов, боевых гедросских колесниц. Брат Андроника атаковал, закусив губу - ярость брала верх над разумом. Злость и отчаянье лишают рассудка и не таких… Исавр это видел не раз и потому не торопился, пока не заметил краем глаза золотое шитье. Пора! Сделав вид, что сейчас атакует, Менодат бросился назад. Вот он добежал до ниши, вот рванул драпировку, одновременно оборачиваясь к преследователю и поднимая меч. Только в галерее Леонида за Афганов был даже пол… Выждав долю мгновенья, Георгий ринулся следом. Простучали по цветным мозаичным плитам подбитые гвоздями отнюдь не дворцовые сапоги. Три шага - разбег, потом нырок. Скользкая ткань послушно ложится под колени, и вот уже его стремительно несет по гладким мраморным плитам мимо так и не понявшего, что происходит, предателя. Свист чужого меча над головой, собственный удар… Снизу вверх, в бок, под нижний край кирасы. Чешуя не спасает, клинок входит в тело, словно рычагом разворачивая еще живого мертвеца. Скорчившийся протоорт валится на сделавший своё дело атлас. Остается подняться с колен и выдернуть меч. Исавр еще жив, он будет умирать несколько часов. Путь в ад может быть длинным. Сорванная драпировка пригодилась еще раз. Протереть клинок. При Леониде верили, что кровь предателя разъедает булат, как кровь гидры. Изменников и сейчас казнят без пролития крови… Хотя он, пожалуй, поторопился. - Надо же! - вездесущий Никеша нагибается над корчащимся телом. - Я-то думал, плохо тут рубиться, больно гладко, а ты эвон как… Ну, теперь пойдем, мало ли… - Погоди, - добивать отвратительно, не добить нельзя, но милость тут ни при чем! - Нельзя оставлять… улику. Феофану здесь жить. - Это не повод прерывать естественный ход вещей, - голос евнуха не стал ниже и громче, но он показался страшным. - Не волнуйся за меня, этот человек никого и никогда больше не предаст. Заверните его… хотя бы в эту ткань, чтобы не пачкать пол. Мы оставим Исавра Менодата на площадке потайной лестницы. Я давно хотел узнать, правду ли пишут о природе призраков. И еще я хочу увидеть, как свершается справедливость, и узнать некоторые подробности. Я внесу это в свою книгу в назидание четвертой династии, которую мне, без сомнения, доведется увидеть, ведь до падения Итмонов я доживу. В отличие от находящегося среди нас протоорта. - Ох, боярин! А ты, никак, летописец? - В голосе Никеши оторопь мешалась с восхищением. - Ну ты и удумал… - У меня было довольно времени для размышлений, - все тем же ровным жутким голосом пояснил Феофан. - Я мечтал увидеть, как вчерашнее насилие превращается в бессильную ненависть. Как гордившаяся своим ядом змея, издыхая, кусает раздавившее ее колесо, но хватит об этом! Идемте. - Будь же ты проклят! - выдохнул наконец Исавр, но слова проклятия утонули в тоненьком хохоте. Георгий никогда не слышал, чтобы евнух смеялся, и не хотел бы услышать этот смех еще раз. - Проклят? - переспросил, отсмеявшись, Феофан. - Я давно проклят, а моих друзей тебе не проклясть. Боги не слышат предателей, Исавр, как бы их ни звали. - Боги не слышат предателей, - повторил Георгий, готовясь подхватить истекающий ненавистью полутруп. - Не тронь, - Никеша оттер Георгия плечом, - сам дотащу. Пошли, мало ли… Зажигай светец, летописец. Оборачиваться - дурная примета, но Георгий все же обернулся. Чтобы увидеть, как конь Леонида разбивает двери конюшни и вылетает из золотистой тьмы в никуда. |
