|
Армия выбрала бы Афтана… Армия и половина провинций. - Что смотришь, княже? - первым не выдержал молчания тверенич. - Хотел говорить - говори. Или уже не хочешь? Или свидетелей опасаешься? Так не буду я с тобой один на один говорить. Наговорился. - Не знаю я, что тебе сказать, - вздохнул владетель Залесска. - Что тебе сказать такого, что раньше не говорил и что другие Дировичи не сказали. Нет слов у меня, Арсений Юрьевич. - А нет, так разъедемся каждый своей дорогой, разве что тоже повернешь. Воины у тебя хороши, закрома полны. Последний раз тебе говорю - встань с нами за земли роскские. Хватит добро в Орду возить да спину гнуть, Гаврила Богумилович, эдак прокланяешься. - Не знал я, что говорить, - Гаврила Богумилович медленно поднял красивую голову, - а теперь знаю… Не поверну я, как Сын Господень не повернул, когда его о том молили. Знал Он судьбу свою, а пошел, принял смерть от каменьев и тем всех нас спас. Не судил он друзей своих, и мать свою, и невесту свою, что оставили они его, что не пошли с ним на площадь, не говорили истину, не стояли под каменьями… И я тебя не сужу, но с дороги своей не сверну. За мной все земли роскские, все храмы Господни, все старики, да женщины, да дети малые. Как же я их Орде отдам, на гордыню свою променяю? - Так не отдавай! - сверкнул глазами непохожий на Леонида роск. - Возьми меч и встань против саптар, как сама земля нам велит. - Не земля, - Гаврила Богумилович говорил безнадежно и устало, - гордыня твоя говорит и страх твой. Знаю, смел ты с мечом, смерти в поле не побоишься. Думаешь, мертвые сраму не имут, ан нет! Позор тому, кто гордыне своей в жертву землю родную приносит. И тому позор, кто из страха за меч хватается. Боишься ты, Арсений Юрьевич, шапку княжью в грязь уронить. Не смерти боишься - плена. Что прикуют тебя, князя тверенского, посреди юртайского базара к собачьей миске, если не хуже… - А ты не боишься, значит? - Боюсь, как и Сын Его боялся. Но иду, как Он шел, так как кроме меня некому. Потомки Дировы двоих нас приговорили умилостивить хана, да князю тверенскому недосуг. Зайца ему обогнать надобно… Ну и пусть его… Мог бы я, брат мой бывший, принудить тебя. Людей твоих перебить, а тебя самого Обату отвезти хоть живого, хоть мертвого. Сам видишь, по силам мне то, ну да Господь с тобой. Беги, спасайся, тверенич. Знаю, непросто тебе, так и оставившим Его непросто было… - С Сыном Его себя равняешь?! - Это был не крик, шепот, но какой же страшный. - Куда мне, Арсений Юрьевич, - опустил глаза Гаврила Богумилович. - За Ним все были - и рожденные, и не родившиеся еще. - Это так, за Ним все были, а за мной - Тверень и Резанск, но их я обороню. Слышишь, ты, Болотич, князь Залесский?! - Слышу, княже, слышу. И Он слышит. 3 Уехали твереничи, исчезли, затерялись во вновь вскинувшейся метели. Последним хлестанул коня похожий на князя, как не всякий брат походит, боярин, снежными, пластающимися в беге волками побежала следом поземка, пожала плечами не дождавшаяся добычи смерть и тоже пошла себе… - Юрыш, хватит глядеть, глаза проглядишь! - Что такое? - Гаврила Богумилович кличет. С ним поедешь. Не все Терпиле греться… - А я согрелся уже, - бодро объявил толмач, - как увидел, что твереничи творят, аж в жар бросило. Не засмеялся никто. И не ответил. Только Никеша пообещал присмотреть за конем Георгия. |
