|
Разноцветные ирисы у пруда, птицы в золоченых клетках, мраморные скамьи и высокий голос Феофана, читавшего ученику отрывки Филохоровых «Жизнеописаний». Герон Эфедр не был великим полководцем, он положил начало великой империи, подослав убийц на чужую свадьбу. Свадьба обернулась войной, царь авзонийский в знак траура обрезал волосы, а потом ударил измотанного победителя в спину. В Тверени не было свадьбы, в Тверени были послы, при которых толмачил никогда не оставлявший своего князя Терпила. Послов убили, когда толмач ставил свечи Господню Сыну. Это могли подтвердить все… - Ты не говоришь по-саптарски? - Гаврила Богумилович потянулся и погладил бороду. Герон брил лицо, не носил мехов и молился старым богам. Бог, шуба и борода - вот и вся разница. - Нет, государь, не говорю. - Элиму язык варваров без надобности, - повторил за древним умником залессец. - Что ж, будешь ходить с Терпилой. Я хочу знать, что думает о Юртае уроженец второго Авзона. Не как о варварах, как о государстве. Насколько оно крепко. - Хорошо, государь. Эфедр желает знать? Эфедр узнает. Князь поправил прикрывавшую ноги меховую полость и заговорил о Дире и Дировичах. Георгий слушал, пытаясь сквозь неспешную, мягкую речь, скрип полозьев и метельный свист распознать ставшую привычной волчью песню, но звери замолчали. Словно отреклись. Глава 6 1 Повернули. И сразу же стихли ветра и бураны, мягкий снежок мирно сеял с небес, смолкли волчьи голоса, и Роския раскинулась перед княжьим отрядом спокойной, сытой медведицей. Резанск встретил твереничей сперва удивлением, а потом - суровой, спокойной радостью. Юный Всеслав поклялся встать вместе с Арсением Тверенским, даже произнес «будь мне в отца место». - Мы, Арсений Юрьевич, украйние, - рассудительно говорил молодой князь на прощальном пиру. - Сколько раз Орда набегала - не счесть. Отцов летописец, Нестор, как-то брался… Две сотни только крупных походов набралось. Это если забыть о том, что любой сотник по осени мог наведаться, полон в порубежных селах набрать. Нет, верно ты решил, княже, Резанск с тобой будет до конца, не сомневайся. У меня полуденные волости запустели совсем, и пахарей не удержишь. Даю леготу от податей, не беру ничего, лишь бы землю не бросали, да все без толку. Бегут. На север, ко… князю Гавриле. Да и к тебе тоже, княже. Обольянинов, сидевший одесную своего князя, видел, как Арсений Юрьевич виновато понурился. Было дело, был грех, осаживали на землю резанских бежан, мол, все так делают, а народу же вольно жить там, где восхочется. - Побьем Орду, - откашлялся тверенский князь, - сами вернутся. Родные могилы… - Я на бежан не во гневе, - улыбнулся резанич. - Других бы сохранить… живыми, Арсений Юрьевич. - Сохраним не всех, - губы тверенского князя сжались. - Но если покоримся, не сохраним никого. Будут из нас кровь сосать, пока от резаничей, вележан, твереничей, святославцев и прочих одна сухая шкурка не останется. Как от мухи, что в паутину угодила. А может, и уцелеют роски, да только уже не росками станут. Подличать приучатся и спину гнуть перед неправым да сильным, и думать, мол, лучше брата, чем меня, и… Из Резанска, огибая залесские владения, отправились в Копытень. Мелкое княжество с трудом отбивалось от загребущих рук Гаврилы Богумиловича, и на княжьем съезде его правитель, Радивой Ярославич, изо всех сил старался и совесть не замарать, и с Болотичем не поссориться. Получалось это скверно, но видно было, что копытеньскому князю куда больше хочется примкнуть к твереничам, нежели к залессцам. |
