На данный момент говорить нам, собственно, больше было не о чем. Я видел, что ребята находятся в глубокой задумчивости, граничащей даже с некоторой прострацией. Такое бывает при большом объёме резкой и критически важной информации.

При этом я скорее машинально, чем специально отметил, что после нашего небольшого совещания взгляд у Радмилы Зорич из забитого изменился на воодушевлённый.

Когда я говорил о младенце, у неё во взгляде что-то мелькнуло, и я подумал: «Неужели это вот такова женская сущность, что они вот так реагируют на детей?»

Но с другой стороны, пусть лучше так. Пусть срабатывает защитный инстинкт, чем что-нибудь другое.

Затем ещё раз обведя взглядом расходящихся ребят, я сказал:

— Мирослава, а ты будь добра, останься. У меня есть к тебе один небольшой разговор.

* * *

Меня порадовала изначальная реакция Мирославы, когда я её только позвал. Она просто пожала плечами и сказала:

— Ну, пойдём.

Без какого бы то ни было удивления или настороженности.

Для разговора я выбрал озеро. Тут было достаточно безопасно общаться на ту тему, на которую я хотел с ней поговорить.

Мы вышли из резиденции и пошли в сторону озера, чтобы нас особо никто не услышал. Больше всего в этот момент меня заботило то, что Костя уже вовсю бросал тяжёлые взгляды, глядя на Артёма. Я даже в какой-то момент стал переживать, что он натворит глупостей за то время, пока я буду разговаривать с Мирославой. Нехорошо получится, если Жердев Муратову за это время набьёт лицо.

Но Костя всё-таки держался молодцом: развернулся и просто ушёл в сторону старой резиденции. Тагай смотрел на Костю и понимал только то, что что-то неладно. Тогда я по мысленной связи передал ему короткое сообщение:

«Иди с ним. Проконтролируй, чтобы не наделал глупостей».

«Хорошо», — отозвался Тагай и отправился вслед за Костей.

Все остальные, я надеялся, разошлись по своим комнатам. Вообще, народу, конечно, сейчас в резиденции было как-то непозволительно много. Пока мы шли к озеру, я как раз анализировал всю эту ситуацию. Да, Ярослава Медведева предпочла общаться с братом, остальные девчонки из банды Ады присмотрели себе небольшой угол в гостиной и болтали преимущественно там.

Радмила же, как прежде, практически не выходила из своей комнаты.

И при этом я помнил, какие взгляды Голицына бросала на Зорич. Эти взгляды были явно нехорошими, но я прекрасно помнил, что у Голицына с Радмилой был в своё время конфликт. Поэтому вполне понятно, что его сестра косится на Радмилу со злобой по очевидным причинам.

Но всё это были лишь штрихи к общей картине. Волновала меня сейчас совсем не эта ситуация.

Погода была откровенно дрянная, но всё же вблизи озера было ещё довольно терпимо. Мы присели на небольшую лавочку, и Мирослава поглядела мне прямо в глаза с явным вопросом.

— Мира, — осторожно подбирал я слова, — понимаю, что-то, о чём я спрошу, совершенно не моё дело, и я бы никогда во всё это не полез, но ситуация, которая у нас сложилась, не очень хорошая. Очень плохо, когда в пятёрке есть недопонимание и обманутые надежды. Поэтому я хотел бы задать тебе всего один вопрос.

Я попытался сформулировать его, как можно короче, но всё равно вышло немного громоздко и не очень складно, но девушка поняла.

— После всего, что ты сделала ради всех нас, чтобы всё получилось с поисками муаса, когда ты без всяких вопросов подстраховала Артёма и даже помогла ему, вы попали во временную петлю, которая стоила вам по субъективному ощущению пять лет жизни. Я понимаю, что ваши отношения за это время серьёзно изменились. Но мне важно знать другое. Скажи, пожалуйста, изменились ли за эти годы твои симпатии в отношении Кости?

Мирослава, которая до этого времени отвела от меня взгляд, что-то высматривая на поверхности озера, но внимательно вслушивалась в мои слова, вдруг снова обернулась ко мне.