Я думал, что, возможно, именно так и пропал в небытие разведчик Гордей. Но почему он не крикнул? Почему не предупредил, что близок к гибели?

«Ладно, — решил я. — Сейчас это не столь важно». Самое главное сейчас было найти укрытие, чтобы люди не замёрзли насмерть в этом снежном аду. Казалось, ветер не только не собирался стихать, но, наоборот, расходился, закручивался вихрями, практически снежными смерчами, грозя оторвать наездников от их лошадей.

Но мы шли и шли. Найти укрытие вышло только ещё минут через двадцать. Да, мы шли очень медленно. Я не знаю, сколько мы преодолели за это время — километр, семьсот метров, — но, в конце концов, я увидел, как тёмное пятно, что я постоянно видел перед собой сквозь практически сплошную белую пелену, которое на самом деле было повозкой второго каравана, вдруг повернуло в сторону скалы. Это означало, что мой отец, идущий во главе первого каравана, нашёл укрытие.

Я очень сильно надеялся, что мы попадём в таверну, подобную той, где мы провели ночь. Там было невероятно уютно, как-то совсем по-домашнему. Но моим надеждам не суждено было сбыться.

Даже не подъехав к арке входа, я уже почувствовал, что что-то не так. Более того, первые два каравана столпились сразу за этой аркой, и у нас было совсем немного места, чтобы забиться всем остальным. Пришлось даже потеснить людей, зашедших раньше, чтобы все наши лошади влезли.

Я соскочил с Резвого и прошёл к отцу.

— Что такое? — спросил я, но сам уже понимал.

Во-первых, тут было темно, но не так темно, как в прошлом нашем месте отдыха. Тут было мрачно. Я зажёг на руке огонёк, но тьма вокруг как будто съедала этот свет.

— Чувствуешь, да? — ответил мне отец. — Здесь очень нехорошо.

Да, все это чувствовали. Какую-то отвратительную атмосферу неприязни. Такое бывает в некоторых помещениях, когда чувствуешь неприкрытую враждебность к себе. Так было и тут, но снаружи завывал буран, а вход буквально заносили целые сугробы, витающие в воздухе.

— Давайте хоть тут расположимся, — проговорил я. — Переждём, пока буран стихнет, и двинемся дальше.

— Я бы лучше нашёл другое укрытие, — покачал головой отец. — Но боюсь, что ты прав. И когда будет следующая таверна и будет ли она вообще — неизвестно.

И в этот момент где-то далеко в глубине пещеры мы услышали какой-то не то стон, не то вой, но слабый — будто кто-то хочет позвать на помощь, но не может, потому что у него нет сил.

— Я схожу, — сказал я.

— Я с тобой! — отец спрыгнул со своего коня по кличке Гнедой.

— Нет, — я покачал головой. — Ты должен остаться с группой. Если что-то случится, ты должен будешь увести группу.

— Я пойду с тобой, — сказал Аркви.

На это я только кивнул. Я знал, что Аркви — надёжный помощник.

Мы пошли вглубь пещеры. Через несколько шагов первоначальный мрак, который был сразу за входом, рассеялся. Но не сказать, что я был сильно рад этому. По стенам пещеры бежали красные светящиеся прожилки. Но светились они не честным огнём, а какой-то не то гнилью, не то кровью. Сказать не могу. Но мне категорически не нравилось то, что я видел, и то, что чувствовал.

Место, куда мы попали, наверное, тоже было когда-то либо таверной, либо гостиницей. Но сейчас это был практически полностью потерявший свой облик грот. Мы прошли по узкому коридору с едва светящимися, казалось, вибрирующими светом прожилками и попали в пещеру, её стены и потолок терялись во тьме.

А вот впереди, шагах в ста, было даже светло. И этот свет был той же природы. Он был неприятный, отталкивающего красноватого оттенка. И он тоже то угасал, то прибавлял в яркости. Но главное было не в этом. Главное в том, что мы увидели человеческую фигуру, которая медленно обернулась к нам.