И как только он закончил, сразу провалился дальше, в какие-то глубины своего сознания, которые давала ему его собственная магия.

И теперь перед ним выросли такие горы информации, обработать которые было не просто тяжело — это было титанически сложно. Нужно было разобраться во всех этих нагромождениях, хитросплетениях, выискать закономерности, найти точки соприкосновения, сопоставить хоть какие-то события.

И при всём при этом нужно было использовать разные операционные понятия. Как молодой учёный он опирался на определённый категорийный аппарат. У людей и демонов многие категории различались практически кардинальным образом. И это нужно было считывать там, внутри, на ментальной подкорке, и сопоставлять значения одних и других понятий, чтобы иметь возможность сличать их и вешать, скажем так, одинаковые ярлыки, ставя их на какую-то конкретную полку категорий.

Только для выработки схожих категорий у Муратова уходили просто безумные силы.

Он понимал, что буквально выворачивается наизнанку, что магии оказывается его невероятно мало, и ему не хватает вообще всего: не хватает знаний, не хватает логики, не хватает магии. Артём подумал, что единственное, что он не предусмотрел, — это то, что он всегда рассчитывал на ресурс собственного мозга. Сейчас же оказалось, что для проведения данного мероприятия ему не хватает ни его, ни той же магии, чтобы переварить все эти жизни, которые в него вкачали.

И пусть магический резерв всё ещё поддерживал его мозг от разрушения, подпитывая, помогая создавать новые связи, помогая ему не разрушить собственный разум, ковыряясь во всём этом.

Но при всём том Муратов понимал, что он уже практически на нуле и, притом, никак не мог подать знак, что ему нужна помощь.

А ситуация была критической. Его сознание угрожало вот-вот пойти вразнос. И в какой-то момент, когда он уже понимал, что иссыхает и видит себя как выцветшую картинку дагерротипа среди остальных ярких, цветных картинок чужих жизней и воспоминаний, Артём почувствовал, как в него полноводной рекой начинает заливаться энергия.

И он подумал: «Виктор фон Аден, спасибо тебе огромное. И всем нашим друзьям».

Да, случилось то, на что он подспудно и рассчитывал. Друзья догадались, поддержали Артёма. Значит, всё не зря. Значит, можно работать дальше.

И Артём, забыв обо всём на свете, начал дальше разгребать горы информации, громоздившиеся перед ним, которые на первый взгляд казались просто неимоверными. На то, чтобы с ними хоть как-то справиться, нужны были годы, а то и столетия.

Но Артём отрешился от подобных мыслей. Он вообще потерял счёт времени, практически забыл, как его зовут, забыл про себя полностью. Он разбирался в хитросплетениях стольких жизней, пытаясь найти ответ всего лишь на один интересующий его вопрос. Он сам стал этим вопросом, чтобы быстрее докопаться до сути.

«Муас… Муас… Муас… Муас… Так ты где? Ты есть, Муас?»

И только это он повторял в каждый момент времени.

А когда он уже забыл, кто он, откуда, почему здесь находится, он вдруг услышал вдалеке песню. Песня эта была настолько мелодичная, настолько мягкая, что мгновенно завораживала и тянула к себе.

Это можно было сравнить со звуком хрустальных колокольчиков или рассветом, и первыми лучами солнца над пшеничными полями, выглядывающими из-за далёких гор. Это была роса на предрассветных лепестках цветущих лотосов на изумрудных равнинах.

Это была песня, сотканная не из звуков, а из образов, самых мягких и нежных, к которым хотелось прикоснуться, которые хотелось навсегда оставить в собственном сердце.

Это были воркующие птицы и стрекочущие кузнечики в летней степи. И один образ наслаивался на другой, но все вместе они создавали тёплую и уютную картину.