– Хорошая мысль, – одобрил Раскард, – но повязка может свалиться или потеряться. Позови Маркоса, – добавил он, и, когда старый слуга вошел в комнату, поклонившись герцогу и его жене, герцог повелел: – Возьми моего старшего сына: маленького герцога и наследника, – того, что с повязкой на руке. Позаботься о том, чтобы у него была отметка, по которой его никогда не спутали бы с братом.

Маркос наклонился и взял малыша. Эрминия вся прямо‑таки затрепетала от испуга:

– Что ты собираешься с ним сделать?

– Я не сделаю ему больно, госпожа, разве что на какую‑то секунду. Просто поставлю ему клеймо с гербом Хамерфела и принесу обратно. Это займет лишь минуту, – сказал старик, подняв ребенка, и, невзирая на мольбы матери, вышел с ним из комнаты.

Очень скоро он действительно принес младенца назад, распеленал и показал красную отметину на маленьком плечике – знак герцогов Хамерфелов.

– Его имя будет Аластер, – объявил Раскард, – так звали моего отца; а имя второго» – Конн, в честь моего пращура, во времена которого началась вражда со Сторнами. Ты не возражаешь, дорогая?

Мирно спавший до этого ребенок проснулся и закричал, сердито наморщив личико.

– Ты сделал ему больно, – накинулась на слугу Эрминия.

Маркос рассмеялся.

– Несильно и очень ненадолго. К тому же это слишком малая цена за право наследовать Хамерфел.

– Тогда черт бы побрал и Хамерфел, и право наследования, – гневно бросила Эрминия, обнимая кричащего Аластера и подставляя ему грудь. – Сюда, сюда, моя крошка. Теперь ты с мамочкой, и больше никто не посмеет тебя тронуть.

В этот момент Конн, лежавший в люльке в другом конце комнаты, проснулся и заплакал, словно откликаясь сердитым эхом на крики братца. Раскард подошел взять на руки младшенького, судорожно трепыхавшегося в пеленках. Раскард с удивлением заметил, что Конн вовсю глядит на свое ничем не отмеченное левое плечо. Причем, как только Конн начал кричать, Аластер успокоился и заснул у Эрминии на руках.

В последующие дни Эрминия неоднократно замечала подобное: когда Аластер начинал кричать, Конн просыпался и тоже хныкал, но когда однажды Конн больно укололся о заколку ее броши, Аластер продолжал мирно спать. Она вспомнила, что говорили в ее роду о близнецах, родившихся в семьях, где ларан передается по наследству: один из них всегда имеет чуть больше психической энергии, чем другой. Очевидно, из двух близнецов Конн был более сильным телепатом, и поэтому, чтобы его успокоить, ей требовалось больше времени. Раз он чувствовал не только свою боль, но и боль брата, ему требовалось больше любви и заботы. В первые месяцы жизни Конн стал любимцем матери, а Аластер – отца, поскольку был наследником, вел себя спокойнее и больше улыбался папочке.

Оба близнеца росли быстро, были красивыми и здоровыми, а когда им исполнилось по полгода, то уже начали делать первые нетвердые шаги, иногда вцепившись, чтобы не упасть, в шерсть гигантской Ювел, служившей им постоянным спутником и телохранителем. Аластер начал ходить на несколько дней раньше, чем Конн, зато когда тот пролепетал первое слово, отдаленно напоминавшее имя матери, Аластер по‑прежнему лишь плакал и гукал. Повитуха не ошиблась: их волосы вскоре стали огненно‑рыжими.

Никто, кроме матери, не мог их различить. Даже Раскард иногда принимал Конна за Аластера, но Эрминия не ошибалась никогда.

Так прошел целый год и сменилось несколько лунных циклов, и однажды хмурым ненастным днем герцог Раскард стремительно вошел в апартаменты жены, где она сидела со своими служанками, а двое близнецов на полу играли с деревянными лошадками. Эрминия подняла удивленные глаза.

– Что случилось?

Герцог ответил:

– Только не волнуйся, дорогая, но замку грозит набег.