Пока они ехали по дороге из Хамерфела, Эрминия печально смотрела им вслед. От Раскарда это не укрылось.

– Ты ведь не хочешь оставить меня одного и рожать наших сыновей среди чужих людей! – воскликнул он.

– Нет, конечно, нет, – ответила она, – но…

– Да, я знал, что обязательно появится какое‑нибудь «но». Что это за сила, которая способна оторвать тебя от меня, дорогая? Разве ты можешь пожаловаться, что я плохо с тобой обходился?

– Нет, ты самый добрый и самый лучший муж, который только может быть, – ответила Эрминия. – Тем не менее я чувствую, что должна пройти обучение, как и положено лерони. Меня волнует, что я обладаю способностями, о которых не знаю и даже не догадываюсь.

– Но ты понимаешь в этих делах куда больше, чем я и любой другой человек в Хамерфеле, – сказал Раскард. – Неужели тебе этого мало?

– Нет, я не жалуюсь, – произнесла Эрминия, – но можно узнать еще столько нового, мне поведал об этом звездный камень, и теперь я чувствую себя совершенной незнайкой по сравнению с тем, кем могла бы быть. Или, например, по сравнению с лерони Мерельдой, которая такая ученая и умная…

– Мне не нужна ученая жена. Ты меня устраиваешь такой, какая ты есть! – Раскард заключил ее в объятия. Она больше не произнесла ни слова. На настоящий момент, имея любящего мужа и ожидая рождения сыновей, она была вполне счастлива.

4

Фиолетовая луна сошла на нет и начала новый цикл. Через три дня после новолуния Эрминия Хамерфел, в полном соответствии с предсказанием лерони, родила двух сыновей‑близнецов, похожих друг на друга как две капли воды. Два маленьких, красных малыша кричали изо всех сил, а головки их покрывали густые черные волосы.

– Вот те на: темноволосые, – нахмурилась Эрминия. – А я‑то надеялась, что хоть один из сыновей будет обладать лараном, как это водится в нашем роду.

– Что касается ларана, моя драгоценная, то и мы, и они прекрасно обойдемся без него, – ответил Раскард. – Мой род никогда не отличался особо сильным лараном.

– Или один, или оба в дальнейшем могут порыжеть, – сказала повитуха, склонившись над роженицей. – Когда дети рождаются с таким количеством черных волос, то очень часто эти волосы выпадают, а вместо них вырастают или такие же, или рыжие.

– Это правда? – спросила Эрминия и замолчала, углубившись в свои мысли. – Да, ближайшая подруга моей матери говорила, что, когда я родилась, у меня тоже были черные волосы, но они выпали, а потом выросли уже ярко‑рыжие.

– Тогда – все может быть, – произнес Раскард и наклонился, чтобы поцеловать жену. – Огромное тебе спасибо за этот подарок, моя дражайшая леди. Как мы их назовем?

– А вот это решать тебе, муж мой, – ответила Эрминия. – Не назвать ли тебе одного из них именем сына, погибшего от рук Сторна?

– Алариком? Нет, я не хочу, чтобы над моим сыном постоянной угрозой висел рок покойного, – произнес Раскард. – Лучше я покопаюсь в архивах Хамерфела, посмотрю, как звали в нашем роду тех, кто жил долго и отличался здоровьем.

И вот, тем же вечером, он пришел к ней в комнату. Эрминия лежала, обнимая малышей, а у подножия кровати развалилась Ювел, ставшая уже огромной псиной.

– Зачем ты повязала на запястье одного красную ленточку и не сделала того же его брату? – спросил Раскард.

– Это сделала я, – сказала повитуха. – Он старше своего брата почти на двадцать минут, он родился в тот момент, когда часы пробили полдень, а его ленивый братец не появлялся еще несколько минут.