– Надеюсь, я достаточно молода, чтобы быть ей не дуэньей, а другом и старшей сестрой, – заметила Эрминия. – Всегда завидовала ее матери, потому что всегда хотела иметь дочку.

И вновь она поняла, что Валентин прочитал ее мысль, которую в данном случае она почти намеренно не пыталась скрывать. Когда Эдрик повернулся, чтобы уйти, она взяла его под руку.

– Эдрик, есть еще один вопрос: сон, который я видела прошлой ночью. Он стал так часто повторяться…

– Все тот же сон про Аластера?

– Я не уверена, что это был именно Аластер, – смущенно сказала Эрминия. – Я была в Башне, в кругу, как вдруг вошел Аластер. Я думала, что это Аластер… – повторила она. – Ты же знаешь, как тщательно он всегда одевается, но в моем сне он был в одеждах, которые мог носить его отец. И он разговаривал со мной посредством звездного камня…

Ее голос задрожал. Эрминия дотронулась до висевшего у ней на груди матрикса.

Эдрик напомнил:

– Но этот сон посещал тебя и раньше…

– Да, весь этот год, – подтвердила она. – Похоже, что это какое‑то предвиденье будущего, но все равно – ведь ты сам тестировал Аластера…

– Да это так, и тогда я сказал тебе то же, что скажу и сейчас: у Аластера практически нет ларана, по крайней мере, его не столько, чтобы тратить время на подготовку. И уж тем более недостаточно, чтобы стать работником Башни. Но твой сон говорит мне, что ты просто не хочешь смириться с моим решением. Неужели это настолько для тебя важно, Эрминия?

– Я не уверена, что с моим сном все так просто, – заметила она, – поскольку, когда я проснулась, мой звездный камень сиял так, словно его держали в руках…

– Тогда я не знаю, что еще это может значить, – задумчиво произнес Эдрик.

Прежде чем они успели еще хоть что‑то сказать, собака вновь насторожилась, повернувшись к калитке. Эрминия поднялась.

– Это вернулся мой сын. Пойду, встречу его.

Валентин посмотрел на нее.

– Ты слишком много о нем беспокоишься, дорогая.

– Ты, безусловно, прав, – сказала Эрминия, – но у меня до сих пор не выходит из головы та ночь, когда я потеряла второго сына только потому, что оставила его без присмотра на несколько минут. Понимаю, прошло много времени, но мне и сейчас страшно, когда Аластер не у меня на глазах.

– Нельзя судить тебя за то, что ты такая внимательная мать, но позволь напомнить, что он уже не ребенок. Самой природой заведено, что в конце концов он должен оторваться от материнской юбки. А если он хочет восстановить свои права наследства, то должен начать добиваться этого. Но ты ведь знаешь, Эрминия, я считаю, что, возможно, будет лучше, если вражда затихнет сама собой, и не стоит раздувать ее. Надо просто подождать, пока не сменится поколение.

– Весьма удачный образ мыслей, кузен, – вмешался Эдрик. – То же самое я говорил ей и раньше. Но она не внемлет голосу разума.

– Оставить моего сына навеки в изгнании, безземельным? – с негодованием возразила герцогиня. В этот момент, когда глаза ее сверкали решимостью, она казалась Валентину исключительно красивой. Одного он желал – чтобы предмет разговора был менее щекотливым. – И оставить неуспокоенным в могиле моего мужа, чтобы его неотомщенный дух скитался по развалинам Хамерфела?

Это буквально шокировало Валентина, и он спросил:

– Неужели ты веришь, что мертвые продолжают сохранять претензии и обиды по отношению к живым?

Но по глазам Эрминии Хастур видел, что она действительно в это верит, и теперь представить не мог, как ему переубедить ее.