– Опять твоя дева из снов? – мягко рассмеялся Маркос. – Ты и раньше говорил о ней, но это было давно. Та же самая? А еще там что‑нибудь было?

– О да – музыка и какой‑то человек, смеявшийся над моими наследными правами и затеявший свару… а еще… моя мать и еще многое, чего я не понимаю, – сны бывают иногда такие неясные…

Он вздохнул, и Маркос, подтянувшись со своего соломенного тюфяка поближе к Конну, сжал руку молодого человека.

– Тише, не буди людей. – Он указал на четырех человек, лежавших рядом. – Поспи, сынок. У нас впереди длинная ночь и длинный день. Сейчас не время волноваться из‑за снов. Отдыхай, пока можешь, как минимум до полуночи они не придут.

– Если они вообще придут, – сказал Конн. – Ты слышишь, какая буря на улице. Если они выйдут в такую погоду, значит, они просто фанатики.

– Обязательно придут, – уверенно заявил Маркос. – Попытайся поспать еще час‑другой.

– Но если это не сон, то что это могло быть? – спросил Конн.

Понизив голос, Маркос неохотно ответил:

– Знай, твоя семья обладает лараном, твоя мать была лерони, и мы обязательно поговорим об этом в другой раз. Это необходимо. Но сегодня нам надо думать о другом – о тех, кто идет сюда.

– Я не понимаю… – начал было Конн, но не закончил, сделав вид, что прислушивается к завыванию ветра и ударам снега в ставни. Восприняв то, что ощущал в данный момент его приемный отец, он понял: старик был озабочен гораздо больше, чем это могло быть из‑за простого сна, пусть даже и повторяющегося.

Если не считать шока и столь сильной боли, что он проснулся от нее, и ощущения, что его ранили, то все это было не слишком необычно для Конна; такие сновидения о другой жизни неоднократно посещали его и раньше, хотя он редко говорил о них со своим приемным отцом. Там он вел жизнь, вовсе не такую суровую, как в маленькой горной деревушке, где он вынужден был скрывать свой титул, известный лишь нескольким людям. В снах он жил в большом городе, окруженный роскошью, какую трудно было даже себе представить. Его здорово обеспокоило, когда он понял, что Маркос признает за этими уже ставшими привычными видениями определенный элемент реальности.

Маркос был его первым сознательным воспоминанием. Даже ценой большого напряжения он больше ничего не мог воскресить в своей памяти, кроме пожара, где‑то на самом краю сознания, да иногда – мягкого голоса, что‑то напевавшего ему во сне. Когда Маркос понял, что Конн все же сохранил какие‑то воспоминания о пожаре, он сообщил ему его настоящее имя, рассказал историю сгоревшего Хамерфела и как при пожаре погибли его отец, мать и брат. Когда мальчик подрос, Маркос показал ему выгоревшие развалины, некогда бывшие гордой крепостью Хамерфел. Воспитатель поведал, что он – единственный живой мужчина, в ком течет кровь Хамерфелов, и что главная задача его жизни – это заботиться о позабытых всеми людях, принадлежавших клану Хамерфелов, а также отвоевать обратно земли, отстроить замок и восстановить герцогство.

Конн попытался заставить себя снова заснуть и провалился в темную бездну сновидений. Последней его мыслью было воспоминание о девушке, исцелившей его призрачную рану.

Маркос говорил, что он телепат. Тогда, возможно, он видел девушку с помощью ларана? Обладал ли его дар способностью к предвидению и не должна ли она войти в его жизнь?

Конн плавал в сновидениях, где рядом с ним была прекрасная девушка. Вдруг за стенами полуразрушенной хижины раздался топот копыт. Юноша тут же проснулся и потянулся, чтобы разбудить Маркоса. Хижина, которую они сейчас занимали, была похожа на ту, в которой они с Маркосом жили на самой границе Хамерфела, за исключением того, что в той обитала молчаливая старуха, которая готовила для них и ухаживала за Конном, когда тот был еще слишком мал, чтобы оставаться одному во время отлучек Маркоса.