Ворочаясь на койке, Володя вспоминал три года, проведенные в совхозе. Как все было там просто, никаких расставаний, никаких опасений! Он спросил себя — а, может, бросить море? Списаться навечно на берег, как намеревается кок? Он молчаливо запротестовал против этой мысли. Море бросить он не мог. С раннего детства он стремился в океан, только здесь был простор душе. Он вспомнил слова их капитана: «Море — это широкое поле нашей деятельности». Да, но тогда остается неразрешимой извечная моряцкая проблема: он — здесь, Надя — там. Он — то нашел дело своей душе, а Надя? Не надоест ли ей вечное одиночество? Она молода, молодость требовательна. Может, и прав Прохор? Непрерывно дергать за нервы, угрозой ухода держать возле себя — вот его метод, скверный, конечно, но есть ли более надежный? Кок ищет настоящую женщину, коку под тридцать, никого он не нашел. И, возможно, не найдет. И тогда прав боцман, а не он. И уж, во всяком случае, не моторист!

За переборками бушевало море. Траулер клало то направо, то налево. Рев ветра заглушал все звуки. Вещи прыгали в штормовых загородках, как испуганные мыши. Володе казалось, что кто-то хватает его за ноги и тащит вниз, то, натужась, бросает вверх, стараясь ударить головой в подволоку. Все это были мелочи, обычная морская жизнь — пустяки в сравнении с непогодой на душе.

Траулер возвратился из рейса в июне. На пристани, среди встречающих, Володя увидел Надю. Она держала за руку Галку, в другой руке были цветы. Володя Галку расцеловал, цветы не взял. Надя поглядела округлившимися глазами на мужа, даже побледнела от неожиданности.

— Володенька, что с тобой? — опросила она со страхом. — Здоров ли? Не понимаю, почему?.. И какая странная была твоя последняя радиограмма!.. Вроде бы сердишься…

Он много раз репетировал в уме встречу с Надей в порту. Она обязательно должна была спросить, что с ним. И на это он ответит ворчливо и недовольно, словно знает о ней что-то плохое. Он так и сказал, как заранее намеревался:

— Ладно — почему да отчего? Наш морской обычай: раньше дознайся, как вела себя дома жена, потом и целоваться будем.

Он поспешно отошел с Галкой на руках, чтобы слезы, заблестевшие в глазах Нади, не разжалобили. Мимо прошел Кожемякин с красивой женой — ома была почти на голову выше его, — за Кожемякиным плотной кучкой двигалась семья тралмастера: в центре Пикадоров с — чемоданном в руке, оправа — жена и сын-школьник, слева — взрослая дочь с двумя внучатами. В толпе, шумевшей на пристани, прохаживался одинокий Прохор. Володя спросил, где его Катя. Прохор счастливо захохотал:

— Не пришла, характер выдерживает. А сама, понимаешь, дома в тряпочку хнычет. И, конечно, трясется — приеду к ней, не приеду? Вот же повеселимся, когда завалюсь — ужас!

В такси Надя молчала, словно чужая, еще не было у них таких встреч после рейса. «Не иначе, что-то у нее произошло!» — думал Володя, стараясь сохранить твердость, но вместо твердости росли тревога и смущение. Он уже раскаивался, что начал с подозрений. Все плохие мысли о Наде сразу рухнули, как он ее увидел. Говорил он сурово, только чтобы выдержать характер; так убеждал вести себя Прохор и так он пообещал Прохору держаться.