— Какие деньги?
Если бы в таком виде заявился Татарин, Маз вскочил бы, собрал ребят и отправился на разборку. А на обиды Савика ему было плевать. Савик ощутил острый укол уязвленной гордости.
— Сегодня шестьдесят баксов получил с Нинки и Глеба…
Маз поморщился. Имен овец он не знал и знать не хотел. Его интересовала только шерсть.
— А Глеб потом… — Савик запнулся, вдруг ясно увидев перед собой остекленевшие глаза ларечника и отвалившуюся челюсть. — Короче, Глеб прижмурил задницу.
— Что-о? — протянул Маз, задирая брови.
— Сдох, что!.. — неожиданно для себя огрызнулся Савик.
Маз посмотрел на него, как на законченного идиота.
— Что ты мне пургу метешь? — медленно произнес он. — При чем тут жгутовские?
— Они потом. Вначале Глеб долг отдал, потом вдруг помер. А потом жгутовские напали. Хмель и ещё рыл семь.
Маз отвернулся, постучал по стойке пальцем, увенчаным кольцом-«печаткой». Рядом появился бармен, поставил перед ним кружку пива. Маз отпил из бокала, спросил:
— Значит, ты этого ларечника замолотил, бабки заныкал, а жгутовские виноваты?
— Жгутовские, — подтвердил Савик.
Маз хмыкнул и слез с табурета.
— Идем на воздух.
Они вышли на улицу, под козырек бара.
— В общем так, братишка, — сказал Маз, закуривая «честерфилд». — Я помню — на прошлой неделе ты катил бочку на какого-то лоха, за то, что платеж задержал. Кричал, грозился. А сегодня приходишь с разукрашенной мордой и разбитыми кулаками и говоришь, что он умер. А зачем ты мне это говоришь?
— Так я с ним водку пил…
Маз жесткой рукой схватил его за отворот старой, выношенной куртки, грубо развернул, припечатал к стене.
— Тебе поручали его мочить? Я, или Директор, или Смольский?
Савик затряс головой.
— Я его пальцем не тронул!
Бригадир презрительно усмехнулся.
— Не поручали. Значит это твоя личная проблема. Отмазывать тебя никто не будет.
— Матерью клянусь, он сам…
— Вот так ментам и расскажешь. Если лишнее болтнешь — сам знаешь, что будет. А бабки принесешь — сроку тебе три дня. Все понял?
В данной ситуации ответ мог быть только одним.
— Все.
— Тогда вали отсюда.
Маз пошел допивать свое пиво, а Савик, проклиная все на свете, побрел прочь от «Миранды».
В эту ночь Савик спал плохо, потел и ворочался. Когда удавалось забыться на некоторое время, он видел полчища голых баб с отвисающими безобразными грудями без сосков, такие изжелта-белые мешки, и ничего на них нету, как слепые. Еще он видел чей-то рот с медленно отваливающейся нижней челюстью, и бездонную пустоту за ней, которая затягивала его с неудержимой силой. Мать Савика лежала в соседней комнате и несколько раз слышала, как он вставал, чтобы попить на кухне воды. «Небось пережрал вчера? — ворчала она наутро. — Вон лицо-то избитое все…» Савик отмалчивался.
Весь день он просидел дома, уткнувшись в телевизор.
Его мозг напоминал проигрыватель с заевшей пластинкой. Савик непрестанно думал о том, что случилось вчера в палатке у Глеба, снова и снова прокручивая в голове цепочку событий: вот он вертит ручку, шипение, цифра «8» уплыла за пределы окошка, появилась семерка, Глеб с вытаращенными глазами сползает на пол… красноватое пятно под скулой и кончик какой-то хреновины, торчащий из середины… А потом — чистая гладкая кожа, ничего нет. Пусто… Но не привиделось же ему это все! Тем более, что Глеб так и остался мертвым…
Савик сильно подозревал, что все дело в этой чертовой ручке. |