– Но общество в Раторе далеко не славное, – прибавил он.

– Вам следовало бы повидать Ситабхаи!

Он продолжал рассказ о магарадже и людях во дворце, с которыми ей придется иметь дело. Они говорили о странной смеси безучастия и наивности в народе, которая уже успела поразить Кэт; говорили о их первобытных страстях и простодушных идеях – простых, как проста огромная сила Востока.

– Их нельзя назвать культурными. Они совершенно не знают Ибсена и ни черта не понимают в Толстом, – говорил Тарвин. Не напрасно же он читал в Топазе по три газеты в день. – Если бы они по-настоящему знали современную молодую женщину, я думаю, нельзя было бы поручиться и за час ее жизни. Но у них есть старомодные хорошие идеи вроде тех, что я слышал в былое время, стоя у колен матери, там, в штате Мэн. Мать, знаете, верила в брак, и в этом она сходилась со мной и славными старомодными туземцами Индии. Почтенный, колеблющийся, падающий институт брака, знаете, еще существует здесь.

– Но я никогда не сочувствовала Норе,[1 - Героиня Ибсена.] Ник! – вскрикнула Кэт.

– Ну, в этом отношении вы солидарны с индийской империей. «Кукольный дом» проглядел эту благословенную, старомодную страну.

– Но я не согласна и со всеми вашими идеями, – сказала Кэт, чувствуя, что она обязана прибавить эти слова.

– Я знаю, с которой, – с хитрой улыбкой возразил Тарвин. – Но я надеюсь убедить вас изменить свои взгляды в этом отношении.

Кэт внезапно остановилась посреди улицы.

– Я верила в вас, Ник! – с упреком проговорила она.

Он остановился и одно мгновение печально смотрел на нее.

– О, Боже мой! – простонал он. – Я и сам верил в себя. Но я постоянно думаю об этом. Как можете вы ожидать другого? Но знаете, что я скажу вам: на этот раз конец – последний, окончательный, бесповоротный. Я побежден. С этой минуты я другой человек. Не обещаю вам не думать и чувствовать буду по-прежнему. Но буду спокоен. Вот вам моя рука. – Он протянул руку, и Кэт взяла ее.

Некоторое время они шли молча. Вдруг Тарвин печально сказал:

– Вы не видели Хеклера перед самым отъездом?

Она отрицательно покачала головою.

– Да, вы с Джимом никогда не ладили между собой. Но мне хотелось бы знать, что он думает обо мне. Не слышали ли вы каких-нибудь слухов обо мне? Я полагаю, не слышали.

– Мне кажется, в городе думали, что вы отправились в Сан-Франциско, чтобы повидаться с кем-нибудь из директоров Центральной Колорадо-Калифорнийской железной дороги. Так думали, потому что кондуктор поезда, с которым вы ехали, рассказал, что вы говорили ему о поездке в Аляску; этому не поверили. Мне хотелось бы, чтобы вы пользовались лучшей репутацией в Топазе относительно правдивости, Ник.

– И я хотел бы этого, очень хотел бы! – искренно воскликнул Тарвин. – Но, если бы было так, как удалось бы мне заставить их поверить, что я еду ради их интересов? Разве они поверили бы этому рассказу? Они вообразили бы, что я хлопочу о захвате земли в Чили. Это напомнило мне… Не пишите домой, пожалуйста! Может быть, если я дам им какой-нибудь шанс, они, исходя из противоположного, выведут заключение, что я нахожусь здесь.

– Уж я-то не стану писать об этом! – проговорила, вспыхнув, Кэт.

Через минуту она снова вернулась к вопросу о матери.