– Я так и понял, – ответил он, почти обесценив борьбу, предшествовавшую моему признанию.

Вскоре мы зашли в тесный, маленький парижский лифт, где между нами совсем не осталось места, и я спросил:

– А теперь ты меня обнимешь?

Мишель закрыл створки лифта и нажал на кнопку своего этажа. Я услышал громкий лязг мотора, почувствовал, как лифт с усилием начал подниматься, как вдруг он не просто обнял меня, но обхватил мое лицо руками и поцеловал взасос. Я закрыл глаза, отвечая на его поцелуй. Я так долго этого ждал. Помню только, как слышал дребезжание очень старого лифта, который рывками поднимался на его этаж, а я все надеялся, что этот звук никогда не прекратится и лифт никогда не остановится.

Едва Мишель закрыл дверь в квартиру, как настала моя очередь целовать его так же, как он целовал меня. Я знал, что он выше, и чувствовал, что он сильнее. Я только хотел, чтобы он знал: я себя не сдерживаю и сдерживать не собираюсь.

– Наверное, нам стоит выпить, – сказал он. – У меня есть чудесный односолодовый виски. Ты же любишь односолодовый, верно?

Вопрос по поводу напитков застал меня врасплох, в особенности потому, что я как раз собирался сбросить рюкзак, снять пальто и свитер и попросить его снова меня обнять. Сердце мое колотилось от возбуждения, однако я вдруг почувствовал себя неловко, хотя все это было мне не впервой. Я хотел, чтобы Мишель перестал носиться по комнате, но промолчал и, не торопясь скинув рюкзак, положил его в кресло.

– Хочешь снять пальто? – предложил Мишель.

– Чуть позже, – ответил я.

– Мне нравится твой рюкзак, – сказал он, обернувшись.

– Это подарок. От друга… – пояснил я и, заметив замешательство на его лице, добавил: – Просто друга.

Он указал на диван, приглашая меня сесть, и сказал, что принесет бокалы. Я сел. Не знаю почему, но мне вдруг стало холодно, поэтому я снова встал и, пока он был в прихожей, прислонился к батарее. Ее тепла оказалось недостаточно, а потому я прижал к ней и руки.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да, просто замерз, – признался я, чуть не решив утаить от него, что почти окоченел.

– Тогда я закрою окно, – сказал он. И закрыл.

Положить мне в виски лед?

Я покачал головой и продолжил стоять возле батареи, как будто приклеившись к ней руками и животом. Мишель поставил стаканы на журнальный столик, подошел ко мне сзади и начал массировать мне плечи. Мне понравилось, как он мнет мне шею и лопатки.

– Лучше? – спросил он.

– Еще, – ответил я. Потом, сам не зная почему, добавил: – Я же сказал, что нервничаю.

– Из-за меня?

Я сгорбился, рассчитывая, что он поймет: не знаю, может, и не из-за тебя, просто такой вечер, кто знает, только не останавливайся.

У него были сильные руки, и он видел – и я хотел, чтобы он это видел, – что я понемногу поддаюсь всякий раз, как он нажимает на точку прямо под моим черепом, отчего по моему позвоночнику вниз пробегает возбуждающая дрожь. Закончив, он обнял меня, прижался грудью к моей спине и крепко обхватил мой живот обеими руками. Я не стал бы возражать, если бы он опустил их пониже, но он этого не сделал, хотя я понял, что такая мысль пришла ему в голову, поскольку на миллисекунду он точно засомневался. Он нежно увлек меня на диван, но потом снова принялся возиться с виски, плеснул немного в оба бокала, вдруг что-то вспомнил, бросился на кухню и вернулся с двумя мисками, полными орехов и соленых печенюшек. Мишель сел на другом конце дивана, мы чокнулись, произнесли тост и глотнули напиток. Он спросил, как мне виски. Я не знал, как мне виски. Поэтому ответил, что еще не очень разбираюсь в односолодовом, но этот мне нравится.