Такие беседы бывали не часто, но и не редко, раз в три-четыре дня. Какой-то закономерности в них не ощущалось; старик их начинал и обрывал по настроению, и темы тоже были случайными. Быть может, он просто нуждался в новизне, в каких-то новых собеседниках и свежих людях, с коими стоит потолковать не о делах, не о военном бизнесе, а о чем-то отвлеченном и совсем ином; вспомнить ли молодость и повздыхать о безвозвратно ушедшем, расслабиться, поспорить, расспросить. Но расслаблялся и вздыхал старик не часто, можно сказать - никогда; обычно спорил, поучал, расспрашивал. Характер кремень, думал Каргин, припоминая после эти разговоры.

    Однажды, оторвавшись от книги, Патрик ткнул костистым пальцем в берет Каргина:

    – На свалке подобрал? Зачем таскаешь?

    – Реликвия, сэр, - откликнулся Каргин. - Счастливый амулет.

    – Ты веришь в этакую чушь? Ну, и много принес он счастья?

    – Много, и не только мне. Главное, сэр, я жив. И жив отец.

    Берет был отцовским, прошедшим афганскую кампанию, ни разу не пробитым пулей, не посеченным осколками. Даже во время бомбежки под Сараевым его не задело, так что у веры Каргина имелись кое-какие основания.

    Старик хмыкнул и в очередной раз принялся расспрашивать об отце - какого тот рода-племени, где воевал, чем награжден и за какие подвиги произведен в генералы. Узнав о казачьем происхождении Каргиных, приподнял рыжую бровь, проскрипел:

    – Казаки - из беглых русских каторжников? Изгои, разбойники и неплательщики долгов?

    Судя по тону, последнее из этих преступлений казалось ему самым чудовищным.

    – Можно и так сказать, - кивнул Каргин, - но время те долги списало. Время, честный труд и пролитая кровь… - Он вдруг ухмыльнулся и добавил: - В Австралии тоже живут потомки каторжан, однако народ вполне миролюбивый и приличный. Или взять ирландских эмигрантов… тех, что бежали в Штаты, за неимением Дона, Кубани и Сибири… Те же казаки, изгои и разбойники… Разве не так, сэр?

    Морщины на лице Патрика сделались резче, на висках вздулись и запульсировали синие жилки.

    – Что ты знаешь об ирландцах, идиот? - каркнул он. - Ирландцы - великое древнее племя! Не выскочки-саксы и не славянские недоумки! Воины, не разбойники! Люди, чтившие Библию, потомки кельтов, владевших Европой… - Голос его стал глуше и тише, морщины разгладились. - Каждый ирландец - эрл, человек благородной крови… каждый, в ком есть хоть капля…

    Внезапно старик смолк, потом, не глядя на Каргина, заговорил опять - резко, отрывисто, короткими рубленными фразами, будто с усилием проталкивая их сквозь узкую щель рта. То была сага о семействе Халлоранов - о пращуре, переселившемся за океан и сгинувшем в схватке с британцами, о Бойнри Халлоране, воителе и основателе ХАК, о Шоне и Кевине, ловких дельцах, и о самом Патрике, сорок без малого лет возглавлявшем семейный бизнес. Еще говорил он о том, что всякому делу нужен хозяин с твердой рукой, железной волей и сильным духом; человек, который не ведает жалости и не боится крови, способный утвердить себя и отстоять принадлежащее ему богатство. Не только отстоять и сохранить, но приумножить! Ибо в богатстве - могущество, сила и власть, а они нуждаются в непрестанном приумножении. Таков их смысл в современном мире, где много разных сил и множество рвущихся к власти; поэтому сила, которую не растят, оборачивается слабостью, а власть, которую не умножают - потерей влияния и безвластием.

    Не об этом ли толковала Кэти? - подумал Каргин.