Однако когда в среду вечером он возвратился в убежище, и Мэри спросила его, забрал ли он все деньги, он сказал:

– Нам нужно что-то получше, чем деньги, моя дорогая. – Потом он ей рассказал, что делал утром: как прятался в переулках и узнал, что карету герцога готовят к выезду в Лексхэм-Хаус.

– Я знал, какой дорогой они поедут, – говорил он. – Мне ли не знать все дороги, по которым они ездят? Разве не мне всё всегда известно? Разве моя работа не в том, чтобы всё знать даже до того, как оно произойдёт? Я знал, как это будет до того, как оно случилось этим утром. Я знал и был готов, ожидая её, когда они повернули на Кинг-стрит.

Он ждал, с ножом в руке – с одним из числа тех нескольких, что он захватил с собой во время побега. Это был отличный нож, и Мэри не винила его за кражу. Она тоже прихватила с собой кое-что. Но он предназначался для их гостиницы, для того, чтобы готовить.

Харрисон его использовал для другого.

Мэри не могла поверить своим ушам, когда он ей рассказал. Он был пьян. Она пыталась заставить себя поверить в то, что он просто напился и хвастается. Но какой человек станет хвастаться такими вещами?

– Я не мог задержаться, чтобы увидеть крушение, – говорил он. – В этом незадача, когда нанимаешь лучших из лучших. Кучер Джон увидел, что я собираюсь делать, и я отведал его хлыста. Лошади испугались и понесли, экипаж перевернулся, несмотря на все его труды, но всё было не так, как я представлял. Не было времени, чтобы подвести итоги ущербу. Я думал, что ей достанется больше всех, но нет. Пострадали лошади и кучер, будь она проклята.

Харрисон нашёл бутылку и открыл её. Он наполнил свой стакан и выпил, глядя на Мэри. Он грохнул стаканом об стол, и она подпрыгнула.

– Не смотри на меня так!

– Я только думала, осталось ли у тебя после всего время, чтобы договориться насчёт почтовой кареты, – проговорила она сдержанно.

Мэри Данстан годами упражнялась в искусстве казаться спокойной, как бы она себя не чувствовала. Домоправительница всегда должна выглядеть так, словно всё находится под полным контролем. У остальных слуг не могло появиться мыслей о том, что они могут её запугать. Она должна быть твёрдой, как скала. Она всегда должна быть уверена в себе. Нижестоящим следовало считать её всевидящей и всемогущей, наподобие управляющего домом, хотя и ниже по статусу, но столь же пугающей. Вышестоящие должны были воспринимать её компетентность как само собой разумеющуюся.

– Какой почтовой кареты? – спросил Харрисон.

– Той, что довезёт нас до корабля, на котором мы уплывём в Ирландию.

– Ирландия. – Он скривил губы. – Дикари. Болотные рысаки.

– Мы не можем оставаться в Лондоне, – сказала Мэри.

– Нет, не можем, – сказал он. – Всё пропало из-за неё. Никакой гостиницы в Лондоне для нас, благодаря ей. Никакого будущего здесь. Никакого будущего ни в одном месте. Нет будущего.

– Если тебе не нравится Ирландия, мы можем поехать во Францию, – произнесла Мэри успокаивающе. – Англичане там ценят настоящие английские гостиницы. Хорошая еда и напитки, чистое сухое бельё и полы без единого пятнышка.

Харрисон не слушал. Он выпил ещё.

– Всё пропало, – говорил он. – Двадцать лет пробиваться наверх. А теперь, после всего, я здесь, на дне.

Бывший управляющий щёлкнул пальцами.

– Вот как она меня сбросила. И я её раздавлю. Я покончу с ней, вот так, – он снова щёлкнул, – я её прикончу, потому что она покончила со мной.

Он продолжал разглагольствовать и пить, а Мэри Данстан притворялась, будто спокойно слушает. Но она была идеальной экономкой, а хорошая домоправительница всегда смотрит в будущее. Ей не пришлось долго думать, чтобы решить, как ей следует поступить.