Кэтрин засмеялась.

– А ведь ты был таким радикалом, когда начинал карьеру! Твои песни звали на битву, требовали борьбы!

– Я теперь зрелый, умудренный опытом человек, смотрю на многое по-иному.

– Жажда бурных аплодисментов мне не кажется признаком зрелости, – парировала она. – По чьей инициативе сократили содержание твоего последнего альбома?

Он бросил на нее взгляд.

– Это дело моих рук. Я бы немного уменьшил количество и твоих номеров. У некоторых из них была довольно слащавая аранжировка, насколько я помню.

Кэтрин энергично стукнула его по руке.

– Кэт, нельзя меня толкать, когда я за рулем.

– Но за эту «слащавую аранжировку» я получила награду – платиновую пластинку!

– Я высказал только свое мнение, – напомнил он ей. – А лирические стихи совсем неплохие. Может быть, немного сентиментальные.

– Я люблю сентиментальную лирику, – сказала она, снова ударив его по руке. – Не каждая песня должна быть надоедливым социальным комментарием.

– Конечно нет, – согласился он. – Всегда найдется место и для милых колыбельных песенок.

– Милых колыбельных песенок? – повторила она, понимая, что они снова втягиваются в старые привычные споры о своей работе. – Если ты считаешь мою музыку слишком сентиментальной и слащавой, то как ты себе представляешь будущую совместную работу?

– Прекрасной. Мы будем уравновешивать друг друга.

– И таким образом ты собираешься добиться феноменального успеха?

– Да, надеюсь, он у нас будет. – Он остановил машину, обнял ее, несмотря на сопротивление, и положил ее голову себе на плечо. – Посмотри! Интересно, почему ночью, издалека, город всегда выглядит лучше?

Это мистика. Нам всегда кажется чудом все, что ускользает от нас, и нельзя увидеть, в какой момент это «нечто» уходит. – Она почувствовала его губы, легко коснувшиеся ее виска. – Фред! – Кэтрин отшатнулась, но он удержал ее.

– Кэт, не отталкивай меня! – Слышно было, как стучит его сердце. – Ну пожалуйста, не отталкивай!

Он стал осыпать ее поцелуями, крепко прижимая к себе. Он целовал ее нежно, прикасаясь влажными губами к щекам, прикрытым векам, ароматным волосам, вискам... И она льнула к нему, как прежде, словно хотела целиком раствориться в его объятиях. Губы Кэтрин раскрылись навстречу его поцелуям.

Она застонала, когда он дотронулся до ее груди. Это был одновременно стон желания и протеста. Фред снова прильнул к ее губам. Девушка уже не сопротивлялась, она была теплой, как луч солнечного света. Ее тело томилось желанием, и он это чувствовал. Ей казалось, что его руки проникают сквозь тонкий материал ее платья и жгут огнем обнаженное тело. У нее голова пошла кругом.

– Кэт! – Его губы скользили около ее уха, ее шее, касались ямочек на ее щеках. – О Боже, я хочу тебя. – Он снова засыпал ее поцелуями, его руки уже не были такими нежными. – Я так давно этого жду. Поедем со мной. Давай вернемся ко мне в отель. Останься на ночь.

Страсть затопила Кэтрин, в ней боролись страх и желание. Наконец благоразумие и старая обида взяли верх.

– Нет. – Она стряхнула его руку и опять уперлась ладонью ему в грудь. – Я не поеду. Не могу. Ты делаешь мне больно, Фред. Пожалуйста, дай мне уйти.

– Та же старая история, – проворчал он недовольно, вынул сигарету и закурил. – Ты по-прежнему останавливаешь меня на полпути. Я должен был лучше знать тебя.

– Ты несправедлив.