Я позвонил Женьке, и он обещал через полчаса заехать в управление.

— А вообще, — сказал Яков, — Вальтер в любом случае хороший ход сделал. Как чисто преподнес — не себя выгораживает, не отводит подозрения, а нам помогает, истину ищет. И ведь как чисто: на пленку даже дата легла и время.

— Только почему он сразу с этой пленкой не вылез? Чего ждал?

— Причины могут быть разные. Например, не успел ее подготовить. Не знал, как развернутся события. Как мы себя поведем, в каком направлении искать будем…

— Предусмотрительный…

— А ты что, тоже его подозреваешь?

Я не успел ответить — приехал Стригин.

Он прослушал запись. Поправил повязку. Потер лоб.

— Ну, — нетерпеливо подтолкнул его Яков.

— Еще разок, — попросил Женька.

— Голос знакомый, — наконец неуверенно сказал он. — Где-то я его слышал. Но где, чей он, не могу вспомнить.

— Но это не голос вашего ночного помощника?

— Кажется, нет. Да ведь я почти не разговаривал с ним. И потом голос на пленке какой-то глухой, неясный.

— Да, мы тоже обратили на это внимание. Видимо, говорил через носовой платок.

— А зачем? — удивился Женька. — Ведь от Вальтера ему не было смысла скрываться, он даже назвался ему.

Мы переглянулись. Конечно, он прав. Все это рассчитано не на Вальтера, а скорее всего на нас. И скорее всего самим Вальтером.

— Ну хорошо, — сказал Яков. — Ты прав. Вальтера до поры оставим в сторонке. Пока мы не найдем Худякова, нам его роль все равно не выяснить. Что будем с Немцем и Сухим делать? Наблюдать?

Я не успел ответить — зазвонил телефон.

— Тут ваш паренек помощи просит. Стригин по фамилии, — сообщил какой-то таксист. — С бандитами схватился. Выезжайте.

В Москве был ветер. Вика шла по улице, как парусный военный корабль — гордо и угрожающе. Волосы ее развевались за спиной черным пиратским флагом, легкий плащ надувался парусом. Наконец-то Вальтер у нее в руках, пришел долгожданный час мести. Да и почему ей отказываться от возможности безнаказанно обеспечить себя до конца дней своих?

Вика, как мы уже отмечали, была далеко не глупа. Не аналитик, конечно, но не хуже белочки звала, где орешек искать. Цепочку она проследила и быстро по звенышкам собрала: Женька проговорился, что ищет что-то — Вальтер ее на Женьку натравил — нашел что-то Женька, а оно пропало — Вальтер в хорошем духе тайком ездил к ней на дачу. Что еще надо? Все ясно. Сейчас она не то что крошки от пирога — весь его отхватит.

Но главное все-таки, что она сведет счеты с Вальтером. За тонкое издевательство, за годы унизительного рабства, за поганых мужиков, под которых он ее подкладывал, делая ее телом свои грязные дела.

Вика ненавидела мужчин. Всяких она повидала, всяких терпела. Были хозяйственники и артисты, юристы и торгаши, писатели и жокеи. Был даже какой-то самбист-каратист, который мог посадить Вику на ладонь и подбрасывать ее, как ребенка, без малейших усилий. Что он, кстати, частенько и проделывал. Вика даже немного увлеклась им по-своему: образец грубой силы и мужества.

И вот как-то ночью шли они темной улицей. И выскочил стремительно из подворотни взъерошенный кот, а за ним угрюмая личность вышла — с перепоя, с поднятым воротником плаща. Одну руку он держал в кармане, а другой схватил Вику за плечо.

— Ты, — сказал он ей непечатно. — Ты останешься. А ты, — это самбисту-каратисту, — уходишь.

Образец силы и мужества послушно ушел в темноту, даже слишком послушно, спортивным шагом, близким к бегу.