– Понятно, – с еще большей злостью сказал я. Я уже закипал от этой злости как чайник, и мне нужно было немедленно выплеснуть ее куда‑то. То есть на кого‑то. Кидаться на самого Гиви было как‑то неудобно – он был весь такой расслабленный и незлобивый (к тому же я понимал, что это будет с моей стороны самоубийством). А вот парень с «парабеллумом» утомил меня хуже некуда – торчал у меня за спиной, тыкал пистолетом в спину и дышал в ухо чесноком. Был бы он сам по себе, я бы еще пережил, но когда один сопит за спиной, а двое других поливают дерьмом – это уже слишком. Это уже передоза.

Для Гиви, наверное, это было неожиданностью, но для меня – совершенно логично: я вздохнул и с силой наступил пяткой на носок правой ноги парню с «парабеллумом». А потом саданул назад локтем, надеясь попасть под дых. Видимо, попал, потому что парень взвыл. ДК перевел мне как‑то, что «парабеллум» означает «готовься к войне». Так вот, этот тип в спортивном костюме ни хрена не был готов к моей маленькой войне. Я врезал ему левой, с разворота – в челюсть. Парень в ответ изобразил, что такое быть унесенным ветром. Он врезался башкой в стену, и «парабеллум» ему совершенно не помог.

Я довольно ухмыльнулся и сел на диван напротив Тамары и слегка удивленного Гиви Ивановича. При этом я старался не обращать внимания на два ствола, направленные мне в голову. Толстячок Шота на редкость быстро выхватил «Макаров», а откуда‑то сверху по лестнице примчался еще один кавказец. У этого в руках было ружье. Но я уже был тих и смирен.

– Ты это зачем? – спросил по‑прежнему расслабленный Гиви Иванович. Кажется, в его голове ни на миг не возникла мысль, что я могу наброситься на него. То ли Гиви Иванович очень хорошо разбирался в людях и ситуациях, то ли он хорошенько обкурился. Впрочем, одно другого не исключает. Как говорит ДК – большое видится на расстоянии. Судя по выражению лица Гиви, он был где‑то далеко‑далеко отсюда.

– Ты зачем тут буянишь? – невозмутимо осведомился Гиви.

– Руки затекли, – сказал я. – Размять захотелось.

– Сила есть, ума не надо, – с иронией сказал мне Шота, убирая пистолет, а лицо Тамары понемногу стало из белого принимать нормальный цвет.

– Сам дурак, – сказал я Шоте, но уже без злости. Вся злость ушла на беднягу с «парабеллумом». И вообще – было мне в эти минуты очень легко, просто ненормально легко, потому как я находился в ситуации, про которую обычно говорят – терять больше нечего. Мне вот тоже терять было нечего, так что с какой стати я должен был подыскивать для этой компании вежливые словечки? Похоже, они это тоже поняли.

– Вы тут на меня наезжаете почем зря, – сказал я, глядя на Гиви. – А откуда я знаю, что это не вы земляка своего замочили? Тамара говорит, деньги пропали после смерти Георгия Эдуардовича. Случайно, не ваша работа?

Шота хмыкнул, а Гиви, подумав с пару минут, все‑таки решил ответить:

– Не наша. Я с Георгием совместных дел не имел. А значит, и ругаться нам не из‑за чего было. Денег я Тамаре дам, это само собой. И в последний путь мы Георгия проводим как полагается, по всей форме. Но еще я хочу знать – кто убил? За что убил?

– Милиция этим занимается, – сказал я, и Шота захрюкал, что, наверное, было саркастическим смехом.

– Ну и флаг им в руки, – утомленно произнес Гиви. – А ты тоже займись этим делом. Тем более что руки у тебя затекают.