— Что? — наконец выдавил он.

— Бехукаль, Куба. Вы когда-нибудь бывали там?

— А кто хочет знать об этом?

— Сын Аны Марии Фуэнтес.

Глаза их встретились. Джек намеревался отложить разговор о Бехукале до тех пор, пока нынешнее дело не будет закончено, но что-то внутри него вдруг взбунтовалось против такого решения. Может быть, всему виной было то обстоятельство, что они оказались вдвоем и встреча прошла из рук вон плохо. Может быть, все дело в том, что с каждым днем он испытывал к Торресу все меньше уважения, а сама мысль об интимной близости между ним и его матерью причиняла ему боль и была выше его понимания. Хотя, вероятно, ему было всего лишь любопытно.

— Извини, Джек. Никогда не был там.

Никто из них не отвел взгляда.

— Ну что же, я всего лишь спросил.

— И правильно сделал.

— Ладно. — Джек открыл дверь и перешагнул порог.

— Эй, Джек.

Он остановился и обернулся.

— Передавай привет своему старику от меня.

Даже если Торрес и не наставил Суайтеку рога в какой-либо грязной любовной истории, то самодовольство, которое прозвучало в его голосе, вызвало у Джека жгучее желание стереть с его лица эту фальшивую улыбку, вбив ему зубы в глотку. Однако табличка с надписью «Министерство юстиции», висевшая на стене, быстро привела его в чувство и напомнила, что игра не стоит свеч. Он молча повернулся, вышел из кабинета окружного прокурора США и закрыл за собой дверь.

Глава сорок вторая

Чем дальше от здания суда уносила Джека взятая напрокат машина, тем больше он укреплялся во мнении, что Гектор Торрес скрывает от него нечто о его матери. Но сейчас было не время думать об этом. Пока еще не время.

Взятый напрокат «седан» оказался недурным средством отвлечься от неприятных мыслей. Всякий раз, выжимая в своем воображении педаль сцепления, которой здесь не было, протягивая руку к рычагу переключения передач в предвкушении знакомого рева двигателя, которого он больше никогда не услышит, он жалел, что не составил компанию Тео, когда тот «с пристрастием» допрашивал того подонка, который поджег его «мустанг». Выехав из делового района и добравшись до жилых высоток на блистательной Брикелл-авеню, Джек включил радио. Оно было автоматически настроено на одну из испаноговорящих станций, очевидно таковыми были предпочтения предыдущего владельца. Недавнее «нападение» Джека в зале суда на Алехандро Пинтадо послужило толчком к началу новой серии фейерверков на кубинском радио, и фамилия Суайтек оказалась в центре всеобщего внимания. Он мог только радоваться, что у них с Abuela разные фамилии.

— Пинтадо в этом деле — жертва, — заявил один из позвонивших на радиостанцию. — Они, а вовсе не та jinetera, шлюха, которая вышла за него замуж.

«Jinetera». Джек не знал, что означает это слово. Но потом он вспомнил свою поездку на Кубу, девушку-подростка, которая позвонила ему в номер отеля «Насьональ» и сказала, что она может сделать все, что он пожелает, а все, что ему нужно было сделать, — это пожелать и заплатить. Jinetera.

Проститутка.

На разговорное радио, на каком бы языке оно ни вещало, всегда звонили экстремисты. Но у Джека появилось ощущение, что, когда все выскажутся и страсти улягутся, настроение на скамье присяжных и в комнате для совещаний все равно останется прежним. Он должен был полностью изменить положение вещей.

Джек взглянул на часы на приборной панели: четыре тридцать пополудни. Завтра предстоит сольное выступление Линдси, и на его подготовку потребуется немало времени. Тем не менее Джеку предстояло убить время, оставшееся до их с Софией чрезвычайно важной встречи в тюрьме, где они как раз и займутся подготовкой своей клиентки.