Недавно построенное здание института издали приветило белыми стенами, ясными окнами.

За время пути Лилия Владимировна обдумала свое выступление на ученом совете, прикинула, чем будет заниматься сегодня в первую очередь. О себе как ученом она была не очень-то высокого мнения. Считала, что подтверждались худшие опасения, высказанные еще в детском дневнике: лучше иметь один талант, чем множество способностей. Но, пожалуй, все же один талант у нее есть — организаторский. Даже если это касалось вечеринок в лаборатории, для которых она писала стихи капустника, пекла торты и разрабатывала меню, чтобы затем, в разгар веселья, незаметно исчезнуть.

Новожилова поздоровалась в вестибюле с вахтером, старичком, похожим на их школьного сторожа Тимофея Игнатьевича — такие же моржовые усы, — и прошла в свой кабинет на втором этаже. Здесь сняла плащ, расчесала густые волосы. На ней были шерстяное бордовое, строгого покроя платье — сама шила его — и янтарное ожерелье, которое не давало покоя ухажерам.

«Неужто, — подумала она, — нынешнее звание и должность, вызвали в институте сей повышенный мужской интерес к моей персоне? Было бы обидно такое объяснение…»

Но факт оставался фактом — началась полоса объяснений в любви женщине бальзаковского возраста.

Полосу эту открыл замдиректора по науке Григорий Николаевич — золотозубый, проникотиненный, с большой плешью среди светлых вьющихся волос, с уголком цветного платочка, кокетливо выглядывающего из верхнего кармашка пиджака.

Григорий Николаевич — самый непосредственный начальник ученого секретаря, вероятно, поэтому решил, что может называть ее лапочкой и золотцем. Вот уж к кому относилось «быть и казаться».

Он повел планомерную атаку, и Лиля, желая избавиться от этого ухажера, как-то ошеломила его:

— Я согласна… Но только чтобы ни от кого не скрывать отношений.

— Но как же? — испуганно произнес он, вглядываясь пытливо: может быть, шутит? Но лицо Лили было строгим, решительным. В этом «Но как же?» подтекстом шло: «партбюро, моя жена, ваш муж…»

Тогда Новожилова произнесла с напускным огорчением:

— Я-то согласна, а вы не хотите принять даже такое мизерное условие.

Домогательства прекратились.

Второй ухарь был, как она определила, карьеристского образца.

Весь институт уехал на уборку картофеля, а Лиля осталась из-за болезни ног. В лабораторию вошел мужчина лет тридцати — высокий, крупный, с холеным лицом.

— Простите, Лилия Владимировна, — деликатно сказал вошедший, — мне необходима ваша помощь как петрографа… Однако разрешите сначала представиться — Валерий Базилевич…

— Слушаю вас, — официально сказала Новожилова.

— В моей диссертации большой раздел связан с фазовыми исследованиями…

Говорил он умно, по-деловому и об интересной работе. И так как Новожилова охотно делилась своими знаниями по минералогии, то и на этот раз не видела резона отказать.

— А в какой вы лаборатории? — поинтересовалась она.

— Поразительно! — хорошо поставленным голосом воскликнул Базилевич. — Уже два месяца работаю в лаборатории рядом, с первого дня глаз с вас не свожу, а вы даже не заметили… Правда, я часто бывал в командировках.

— Простите невнимание, — улыбнулась Новожилова, — Валерий…

— Просто Валерик, — поспешно сказал он.

— Приносите образцы, посмотрим, — разрешила Новожилова.

Когда он ушел, Лиля вспомнила, что действительно в институте многие с симпатией относились к этому Валерику.