Она остановилась под парой огромных распростертых черных крыльев.

— А здесь книги делали. Видали?

Наклонилась и выбрала из мусора на полу горстку металлических литер.

— Видали? — говорит.

Разжала ладонь, и литеры со стуком упали обратно на пол.

— Только давно-давно, — говорит.

Улыбнулась, блеснув глазами:

— Дедуля всё охраняет. Вот тут написано, смотрите.

Кивнула на заколоченное окно. Сквозь щели между досками пробивались лучики света. Рядом дверь с табличкой:

— Он ждет, — говорит. — Он уже готов, что вы придете.

Мы с Январем переглянулись. Январь опять схватился за нож.

— Заходите! — зовет Небоглазка. — Заходите все!

Она нажала на ручку двери, шагнула внутрь.

— Вот они и пришли, Дедуля! — поет. — И до чего же они мокрые и продрогшие, и сколько в них страху!

Дедуля сидел сгорбившись за столом посреди комнаты. Что-то писал в большущей пухлой книге. На столе и на стеллажах вдоль стен горели свечи. В печурке теплилось пламя. Он повернулся и посмотрел на нас — а мы так и стоим на пороге позади Небоглазки. Черные взлохмаченные волосы, черная борода, черная пыль, въевшаяся в резкие морщины. Он тоже рассматривал нас, и его водянистые глаза поблескивали, отражая огоньки свечей. На нем была черная куртка с погонами. На нагрудном кармане было написано ОХРАНА. На столе лежала черная каска с козырьком.

— Это Дедуля, — сказала Небоглазка. — Дедуля, это Эрин Ло, Янви Карр и Мыш Галлейн. Такие чудные имена у чудной сестрицы и чудных братьев!

Он перевел глаза на Небоглазку, молчит.

— Заходите! — Ее перепончатая ладонь легла мне на запястье. — Заходите и запремся от ночи!

И закрыла дверь за нашей спиной.

— Здесь уютно, здесь едят еду и пьют питье.

Она сняла с полки глиняный кувшин с водой.

— Пейте! — говорит. — Отмойте рот от Черной Грязи! А потом ешьте. Тут изюм, и тушенка, и сколько хочешь шоколада.

Потянула меня к печке. Опустилась на колени, показала ведро. Зачерпнула воды и стала мыть руки.

Перепонки между пальцами были тонкие, свет от печурки проходил их насквозь.

Она рассмеялась:

— Ты вся грязнее грязного, Эрин Ло!

Мокрыми пальчиками погладила мою руку.

— Умойся, как я! — говорит. — Смой с себя Черную Грязь, Эрин Ло.

Я опустилась на колени рядом с ней, наши плечи соприкоснулись. Она прикусила губу и прошептала:

— Эрин! Эрин, сестричка!

А позади нас Январь и Мыш стоят как вкопанные и таращатся на Дедулю. Он тоже на них вытаращился, а потом давай писать в своей огромной книге.

— Дети, трое, — бормочет вслух, водя грифелем по бумаге. — Вытащены из Черной Грязи. Мальчики, две штуки. Девочка, одна. Замерзли, перемазались, извозюкались, напугались. Может, привидения. Может, черти из ада или ангелы с неба. Скорее всего, что посередке, пришли вытворять глупости. Выгони их, Дедуля. Закопай обратно в Грязь. Давай.

Воткнул острие карандаша в бумагу; замер с карандашом над бумагой. Подался лицом к нам ближе. Вгляделся:

— Вы ей не братья. Ты ей не сестра.

Я покачала головой. Посмотрела ему прямо в глаза.

— Мы никогда и не говорили ничего такого.

Вглядывается в нас — лицо суровое, поглядел на Небоглазку — оно сразу смягчилось.

— Не по-правильному ты рассудила, малышка моя.

— Не по-правильному?

— Не братья они тебе.