Его взгляд блуждал по стенам, ища, на чем бы остановиться, и наконец задержался на украшавшей маленькую гостиную гравюре по стали, на которой была изображена королева Виктория, передающая. Библию опечаленному нынешнему монарху.

— Ваша болезнь накладывает отпечаток на ваши взгляды, — продолжил сэр Элифаз. — То, что вы говорите, столь же глубоко правильно, сколь и совершенно ошибочно. Таинственно развившись и живя, по вашему замечанию, в тонкой пленке воздуха и влаги на этой маленькой планете, как бы мы смогли существовать, как смогли бы продолжать свою жизнь, если бы не ежеминутная поддержка со стороны милосердия и мудрости Господней? Наша хрупкая жизнь — одно из величайших чудес Провидения. Ни воробей, — сказал сэр Элифаз и тут же расширил метафору, добавив громко и отчетливо: — И ни единый волос с моей головы не может упасть на землю без его ведома и согласия… Я очень занятой человек. И я не могу прочесть все, что мне следовало бы. Но когда вы поносили творения Божьи, я вспоминал о некоторых из Его чудес…

Сэр Элифаз поднял большой и указательный пальцы, расставленные таким образом, будто он держал в них какой-то изящный предмет.

— Например, человеческий глаз… — сказал он с чувством, от которого у него навернулись слезы. — Перекрестное опыление растений… Чудесные превращения высших насекомых… В высшей степени совершенные несущие крылья чешуйчатокрылых… Простое милосердие, которое умеряет холодный ветер для остриженного ягненка… Тайны теплой темноты эмбриологии… Порядок, ритм и послушание, с которыми оплодотворенные клетки яйца делятся, чтобы образовать совершенное тело живого существа — о, да, и человеческое тело тоже! — по Божьему подобию. Сначала одна клетка, потом две — процесс деления исключительно красив и называется, как я помню, кариокинезом; затем вместо двух появляются четыре, и каждая знает свое место, и каждая делится чудесным и определенным образом — восемь, шестнадцать, тридцать два… И каждая из этих тридцати двух клеток являет собой в точности тридцать вторую часть человеческого организма. Эти клетки как бы говорят: «Я сделаюсь волосами, я кровяными тельцами, а я клетками мозга — зеркалом Вселенной». И каждая направляется в назначенное для нее место… Можем ли мы создать что-либо подобное?! — воскликнул сэр Элифаз. — А возьмем, к примеру, воду, — продолжал он. — Я не очень сведущ в физической науке, но есть у воды определенные особенности, наполняющие меня изумлением и восторгом. Все другие жидкости сжимаются при затвердевании. С одним или двумя исключениями — полезными в искусстве. Вода же расширяется. Вода не является проводником тепла, а если бы она сжималась и делалась тяжелее, становясь льдом, она бы опускалась на дно полярных морей и оставалась бы там в замерзшем виде. Все больше ее тонуло бы, пока океан целиком не превратился бы в лед и жизнь не погибла бы. Но нет!.. А вспомним водяные пары, которые отклоняют и задерживают солнечную жару, сжигающую мир днем и сменяющуюся морозом по ночам. Милосердие следует за милосердием. И сам я, — произнес сэр Элифаз тоном глубокого удовлетворения, — на девяносто процентов состою из воды… И все мы тоже… А подумайте, насколько милостивым и смягченным характером обладает снег в зимнее время! Когда вода замерзает в воздухе, она не падает вниз кусками льда. Наверное, так могло бы произойти, и куда бы мы тогда делись? Но вода принадлежит к гексагональной системе, структуре благодатной. Снежинки кристаллизуются в наиболее деликатное и красивое кружево — замечательно выглядящее под микроскопом. Они нежно падают одна на другую. И так изо льда свивается теплая одежда наподобие шерсти, белой шерсти, потому что эта шерсть заполнена воздухом, — та теплая одежда, которая согревает и хранит побеги растений… Вы осуждаете Бога за то, что он насылает паразитов.