— С тех пор как я покинул Уолдингстентон и переехал сюда, — сказал мистер Хас, — я почти ничего не делал, а только думал. Я не спал ночами, а днем мне нечем было заняться, и я размышлял над фундаментальными вопросами. Я был вынужден пересмотреть свою веру и более пристально, чем прежде, присмотреться к значению догматов, которых я придерживался, и к моментам, побуждавшим меня к действиям. Я был оторван от привычной веры в порядок вещей, который прежде казался разуму наиболее естественным. Но это всего лишь расширило брешь, уже давно существовавшую между мною и этими тремя джентльменами и очень ясно проявившуюся еще в те дни, когда успех оправдывал твердость моей руки, которой я управлял Уолдингстентоном. Но неожиданно и очень быстро на меня обрушились беды — одна за другой, без всякой причины и подготовки. Теперь я брошен во мрак сомнений и растерянности; мир кажется мне темным и жестоким, хотя раньше я верил, что в сердцевине его находится и пропитывает его Воля Бога Света. Я всегда, даже когда мою судьбу ничто не омрачало, отрицал, что Бог Справедливости управляет этим миром в общем и в частностях, раздавая нам день за днем награды и наказания. Эти джентльмены, наоборот, твердо в этом уверены. Они утверждают, что Бог правит миром непосредственно и явно и что успех — это мера его одобрения, а боль и страдания — кара за нечестивость. Как это все относится к образованию? Да полностью и относится. Вы не сможете решить ни одного практического вопроса, пока не разрешите спор, подобный этому. Прежде чем вы сможете подготовить учеников к предназначенной им роли в этом мире, вы должны задаться вопросом, каков этот мир, для которого вы готовите их. Трагедия это или комедия? В чем состоит природа драмы, в которой им придется играть?

Доктор Баррак подал знак, что эта фраза им отмечена и одобрена.

— Ясности ради, замечу, — продолжал мистер Хас, — что, если успех является оправданием жизни, значит, вы должны готовить их к успеху. И если они будут делать свою работу ради этого, то у них не возникнет потребность в понимании жизни. Таково мнение работающих у меня воспитателей. Таким было мнение большинства людей в мире — всегда. Повинуйтесь порядку вещей, каков он есть! Такой урок они хотели бы дать моим мальчикам. Молча соглашайтесь. Жизнь для них не приключение, не борьба, а простое послушание и получение удовольствия от наград… Вот, доктор Баррак, что в реальности означает техническое обучение, которое они хотят ввести в Уолдингстентоне… Но я всегда верил сам и всегда учил детей, что если Бог чего и требует от человека, так это высочайшего стремления к сотрудничеству и пониманию. Я учил их воображению — главным и первейшим образом; я творил знание, знание того, что есть человек, и что такое мир человека, и чем человек может стать, в чем состоит приключение всего человечества, — вот сущность моего обучения в целом. В Уолдингстентоне я учил философии; я учил всеобщей истории человечества. И если бы моей программе мешало обучение химии и физики, математики и языков, я бы выкинул их. И вы понимаете почему, доктор Баррак.

— Я четко понимаю вашу позицию, — откликнулся доктор Баррак.

— А теперь, когда мои небеса потемнели, когда глаза мои открылись на мерзость, бессмысленность и ужас в устройстве жизни, я все еще цепляюсь, цепляюсь еще сильнее, чем прежде, за дух справедливости внутри меня. И если нет ни Бога, ни милосердия, ни человеческой доброты в огромной структуре пространства и времени, если жизнь — это судорожная мука, чесотка на поверхности маленькой планеты, а звезды там, далеко в пустоте, не более чем пустые светящиеся сосуды, не значащие вовсе ничего, то тем ярче воссияет пламя Господа в моем сердце. И хотя Бог в моем сердце вовсе не сын никакого небесного отца, а мятежный Прометей, это не колеблет мою веру в то, что он — тот Властелин, ради которого я живу и умру.