— Я хотел бы получить больше практической пользы от этого огня. Я признаю определенную поэтичность в этой идее, но я прямой и практичный человек. Покажите мне то, по чему я смогу опознать это пламя и узнавать его снова, когда опять его увижу. Я не хочу спрашивать, почему оно неугасимое. Мне незачем во все это влезать. Но что значит это неугасимое пламя среди реальных вещей и в нашей повседневной жизни? Каким-то путем оно связано и перемешано с преподаванием истории в школах. — Легкая нота насмешки заставила его взглянуть на лицо справа. — Это вовсе не шокирует меня своей странностью, как, похоже, оно задевает мистера Фара. Меня это интересует. Для этого есть свое основание. Но мне кажется, что несколько звеньев мистер Хас не показал и некоторые жизненные моменты он нам до сих пор не объяснил. Этот неугасимый огонь — есть нечто пылающее в мистере Хасе, и я догадываюсь из довольно широкой цепи намеков, что, по его мнению, он должен гореть во мне — и в вас, джентльмены. Это «нечто» должно заставить нас забыть наши небольшие персональные различия, заставить забыть о самих себе и включить нас в общий строй, направленный против чего-то. Против чего? — это мой первый вопрос. Я не вижу силы или ценности, ради которой мы встали бы в этот строй. Мне кажется, что мы сражаемся друг с другом по необходимости и в согласии каждый со своей натурой. И в этой борьбе мы отполировываем друг друга и заостряем наши грани. Я считаю, что из этой борьбы за существование возникают все более совершенные и лучшие вещи. Их, может быть, и нельзя считать лучшими по каким-то определенным стандартам, но по стандартам Процесса они таковыми являются. Порою мельницы Процесса могут показаться нам непреодолимо жестокими, высокими и беспощадными; все зависит от масштаба. Однако мистер Хас не верит в эту борьбу. Он хочет взять людские умы и обучить их так, чтобы они перестали бороться друг с другом, а жили и работали все вместе. Для чего? Это мой второй вопрос — для чего? В моей идее постоянной борьбы, непрестанно длящейся ради всеобщего улучшения, есть рациональное зерно. Эта идея, во всяком случае, дает нам направление и ведет нас куда-то; но я не вижу рациональности в заявлении, что мы по-прежнему будем бороться, и даже упорнее, чем прежде, но в то же время должны прекратить ту битву, которая двигает жизнь вперед. В этом заключается парадокс мистера Хаса. Когда прекратится конкуренция и здесь, и за рубежом, когда птичка и ее добыча-еда придут к удовлетворительному взаимопониманию, когда этот дух его человеческого Бога будет править и в джунглях, и на море, то куда мы тогда направимся? Время будет разворачиваться по-прежнему. Но человек остановится. Мистер Хас смотрит на меня так, будто я несправедливо сужу о нем. Хорошо, тогда он должен ответить на мои вопросы: против чего поведет нас этот Человеческий Бог и для чего мы будем жить?

4

— Позвольте мне рассказать вам сначала, против чего борется Дух Божий, — начал мистер Хас. — Я не стану обсуждать, создал ли этот ваш Процесс какие-либо добрые вещи; все добрые вещи в человеке он создал наравне со злыми. Он творил их, не различая. В нас — в некоторых из нас — он создал волю к отбору случайно рожденного добра и к отделению его от случайно рожденного зла. Дух Божий вырастает из вашего Процесса так, как если бы он являлся его частью… За его исключением, добро и зло здесь невероятно перепутаны; добро расцветает в дурных вещах, а злые вещи и дела порой частично окупаются их добрыми последствиями. «Добро» и «зло» имеют значение только для нас. Процесс же безразличен; он создает, он разрушает, он благоприятствует, он досаждает. За свой собственный счет он сохраняет ничто и продлевает ничто. Он попросту беззаботен. Однако для нас он создал возможности. Жизнь есть возможность. Жизнь есть возможность до тех пор, пока мы держимся, вцепившись в жизнь и в Процесс, пока мы находимся в нем и пока он, Процесс, сделавшись снова неконтролируемым, в конце концов не выкинет нас прочь.