– А разве Морозов не из старообрядцев?

– Ну и что? Меня крестили в единоверческой церкви, это вполне допускается.

Вона как! А я про такое не знал.

– И чего улыбаешься? – надулась Наталья.

– Так я сам из староверов происхожу.

Это я про Володю Аксёнова, что родом из деревни Аксёново, одного из старообрядческих центров Новгородской губернии. Специально выяснял в Архангельской библиотеке, в Синодальных сборниках.

– А я-то думала, отчего ты такой положительный! – засмеялась Наталья. – Не пьёшь, не куришь. А ты, оказывается, из староверов. А ещё комсомолец! Ты же член РКСМ?

– Обижаешь, – хмыкнул я. – Член РКП(б) с августа восемнадцатого года.

– Ещё лучше, – обрадовалась ответственный секретарь. – Так что, мне поговорить с Бухариным?

Самое интересное, что мне ужасно хотелось остаться в Москве, устроиться на непыльную работёнку в Коминтерне – сидеть, перебирать какие-нибудь бумажки. Уходить на службу часам к восьми, возвращаться к семи часам вечера или чуть позже, спать на мягкой кровати, где нет ни вшей, ни клопов. И паёк не из воблы с чёрным хлебом, а какие-нибудь вкусняшки, вроде утреннего мармелада с маргарином. Но вслух сказал:

– Не нужно.

– Володя, но работа в Коминтерне – не менее ответственная, чем в ЧеКа. Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул я и, в нарушение всех правил хоть светского, хоть партийного этикета обнял за талию старого члена партии. – Наташ, пойми, что у меня ещё осталось недоделанное дело. А у меня есть привычка – всё доводить до конца.

А что ещё сказать? Да, Наташа поговорит с Бухариным, тот замолвит словечко перед Дзержинским, меня переведут на тёплое местечко, а в Архангельск поедет другой человек. Но только у этого парня будет меньше шансов, чем у меня, остаться в живых при переходе линии фронта, а ещё меньше – при легализации и выходе на английского шпиона. Может, это прозвучит чересчур патетично, но мне хочется дожить оставшуюся жизнь без излишних укоров совести.

– Ты замечательный человек, Володька, – сказала Наташа, повернувшись ко мне и неожиданно целуя в губы. – Но полный дурак!

Можно подумать, я об этом не знаю.

И ещё. Стыдно признаваться, но за линией фронта будет спокойнее. Лучше мне там побегать, пострелять. Там, по крайней мере, всё ясно и чётко. Ну, застрелят, в крайнем случае. А здесь… Я и в том своём настоящем никогда не влезал в интриги, сторонился всевозможных «группировок», терпеть не мог, если кто-то «дружил» против кого-то. Не видел в этом ни смысла, ни пользы. Может, из-за этого и оставался до пятидесяти лет подполковником? И что, всё по новой? Кедрова, остававшегося на положении «министра без портфеля», соратники, скорее всего, в ближайшее время сожрут окончательно, а Генрих Ягода, назначенный управлять делами Особого отдела, начнёт перехватывать инициативу, пытаясь подмять под себя остальных. Хошь не хошь, а придётся во всё это влезать. Не думаю, что если перейду в Коминтерн, останусь в стороне от чекистских дел.

Но тут мои раздумья нежданно прервали. Откуда-то сзади, словно чертёнок, выскочило мелкое существо, ловко цапнуло Наташкин ридикюль и пустилось наутёк.

– Не стреляй! – истошно завопила Наталья.

Да я и не собирался. А револьвер, появившийся в руке, использовал по-другому. Бумеранг, блин. Ух ты, попал!

Воришка упал, мы с Натальей бросились к нему. Я первым делом поднял оружие, похвалив себя, что так и не обзавёлся шнурком. Помнится, в девяностые годы, когда оружие скрытого ношения являлось редкостью даже для нашей конторы, мы получали ПМ и кобуру (отчего-то их именовали «ка̀бура»), соединявшиеся «поводком».