– Не здесь! Не здесь!

В другой комнате тот, кто сидел справа, уже не просто сглатывал, а отвратительно давился. Неожиданно он схватил со стола мусорное ведро, вскочил и бросился в угол комнаты. Боровиц в душе неохотно похвалил его за то, что при этом он был довольно спокоен.

– Боже мой! Боже мой! – с каждым разом все громче повторял тот, что сидел слева. – Ужасно! Ужасно! Он развратник, безумен, изверг!

– Он великолепен! – прорычал Боровиц. – Видишь? Видишь! Теперь он подходит к самой сути дела...

По ту сторону экрана обнаженный человек взял в руки хирургическую пилу. Он пилил снизу вверх через центр грудины, его руки по локоть и инструмент отблескивали смесью серого, красного и серебряного цветов. Пот струился по запятнанной кровью коже, стекая горячим дождем, в то время как он резал грудную клетку. Однако он не сдался – сломалось серебристое лезвие пилы, и он отбросил ее в сторону. Рыча, как зверь, совершая какие‑то неистовые беспорядочные движения, он поднял голову и осмотрел комнату в поисках чего‑нибудь подходящего. Наткнувшись на металлический стул, его глаза широко открылись от воодушевления. Мгновенно схватив стул, он стал действовать двумя его ножками, как рычагами, внутри только что сделанного разреза.

Под звук ломающихся костей и рвущейся плоти левая часть грудной клетки поднялась и откинулась – словно люк в верхней части туловища. Руки обнаженного человека погрузились внутрь... раздался страшный звук разрываемой плоти... и вот они показались снова и высоко вверх подняли долгожданную награду... но только на мгновение. Затем...

Держа в руках сердце, человек начал танцевать, снова и снова кружась с ним по комнате. Он прижимал его к себе, подносил к глазам, к ушам. Он подносил его к своей груди, нежно баюкая и сам плача при этом как ребенок. Он рыдал от облегчения, и горячие слезы текли по его серым щекам. А в следующий момент все силы, казалось, покинули его.

Ноги задрожали и стали мягкими, как желе. По‑прежнему крепко сжимая сердце, он согнулся и рухнул на пол, свернувшись подобно ребенку в животе у матери и спрятав сердце в изгибе своего тела. Он лежал совершенно неподвижно.

– Все сделано, – произнес Боровиц. – Может быть! Он поднялся, подошел к динамику и нажал кнопку с надписью “Селекторная связь”. Однако, прежде чем заговорить, он прищурившись посмотрел на своих подчиненных. Один по‑прежнему оставался в углу, сидел с безвольно опущенной головой, ведро стояло у него между ногами. В другом углу второй, держа руки на боках, делал наклоны вперед – вверх и вниз, вверх и вниз, выдыхая при каждом наклоне и вдыхая, когда выпрямлялся. Лица у обоих блестели от пота.

– Хм... – пробормотал Боровиц и повернулся к динамику. – Борис! Борис Драгошани? Вы меня слышите? Все в порядке?

Человек в другой комнате дернулся, вытянулся, поднял голову и огляделся. Он содрогнулся и быстро встал на ноги. Теперь он был больше похож на человека и уже не напоминал взбесившегося робота, хотя по‑прежнему цвет его кожи оставался свинцово‑серым. Голые ступни поскользнулись на скользком полу – он слегка пошатнулся, но быстро вновь обрел равновесие. Увидев, что в руках все еще зажато сердце, он отшвырнул его в сторону и вытер руки о бедра.

Боровиц подумал, что сейчас он похож на человека, только что очнувшегося от ночного кошмара... но ему нельзя позволить проснуться слишком быстро. Есть одна вещь, которую Боровиц должен узнать непременно, и узнать именно сейчас, пока все еще свежо в памяти этого человека.

– Драгошани, – снова произнес Боровиц, стараясь, чтобы его голос звучал как можно мягче, – вы слышите меня?

К тому моменту как коллеги Боровица пришли в себя и тоже подошли к экрану, обнаженный человек уже смотрел в их сторону.