Изменить размер шрифта - +
Стоявший сбоку Драгошани заметил, как изменилось выражение его лица. Правый глаз почти выкатился из орбиты, губы сложились в жестокий звериный оскал, ноздри зияли, как черные ямы, жилы на шее вздулись. И самец крысы вдруг закричал.

Его крик был почти что человеческим воплем ужаса и муки. Он забился о прутья клетки, будто его ударило током. Потом он вдруг отцепился от решетки, по телу пробежала дрожь, и он свалился кверху лапами на пол клетки, где и замер. Из уголков остекленевших красных глазок сочилась кровь. Самец вне всяких сомнений был мертв – Драгошани не было нужды убеждаться в этом, все и так было ясно. Самка подскочила к трупу, понюхала его и неуверенно посмотрела в сторону людей.

Драгошани не понимал, как и отчего сдох самец. Слова, сорвавшись с его губ были скорее вопросом, чем констатацией факта или любого рода обвинением:

– Это... это, вероятно, какой‑то трюк!

Боровиц ожидал чего‑нибудь в этом роде. Вечно Драгошани забывал о старой поговорке “Семь раз отмерь – один отрежь”, вечно сначала делал что‑то, а уж потом думал. Он отступил назад, в то время как скорчившийся на полу Бату повернулся к Драгошани. Снова с улыбкой он вопросительно склонил на бок голову.

– Трюк?

– Я хотел сказать... – торопливо начал Драгошани.

– Это все равно, что назвать меня лжецом, – сказал Бату, и лицо его вновь приняло звериное выражение.

Вот теперь Драгошани понял в полной мере, что означает выражение “дурной глаз”, употребленное Боровицем. В этом взгляде таилась безмерная злоба. Кровь застыла у Драгошани в жилах. Он почувствовал, что его мышцы застыли, словно уже началось трупное окоченение. Сердце в груди дернулось, он покачнулся и вскрикнул от нестерпимой боли. Но свойственная некроманту стремительная реакция все же сработала.

Отпрянув и ударившись спиной о стену, он успел выхватить из внутреннего кармана пистолет. Теперь он был уверен, или, во всяком случае, ему так казалось, что этот человек вполне способен его убить. Чувство самосохранения было у Драгошани чрезвычайно развито, и он решил, что должен убить монгола первым.

– Все, хватит! – встал между ними Боровиц. – Ты что, собираешься стрелять в своего напарника?

– Моего что? – Драгошани ушам своим не верил. – Моего напарника? Мне никто не нужен! Это шутка?

Протянув руку, Боровиц осторожно взял пистолет из рук Драгошани.

– Вот так‑то лучше, – сказал он. – А теперь мы можем вернуться в кабинет – Подталкивая к выходу потрясенного Драгошани, он обернулся и поблагодарил монгола:

– Спасибо, Макс.

– Всегда к вашим услугам, – ответил тот, кланяясь Боровицу. Лицо его снова расплылось в улыбке. Он проводил гостей до выхода и закрыл за ними дверь.

Оказавшись в коридоре, Драгошани пришел в ярость. Он выхватил пистолет у Боровица и убрал его в кобуру.

– Это все вы с вашим дурацким чувством юмора, – прорычал он. – Я же там чуть не сдох!

– Нет, тебе это не грозило. – Его вопли, похоже, ничуть не задели Боровица. – Ни в какой мере. Если бы у тебя, как и у его соседа, было слабое сердце, вот тогда ты мог бы умереть. Или если бы ты был старым и больным. Но ты молод и очень силен. Нет‑нет, я был уверен, что он не сможет тебя убить. Он сам говорил мне, что не в его силах убить здорового человека. То, что он делает, отнимает слишком много сил, энергии, а потому, если бы он действительно попытался убить тебя, то, скорее всего, умер бы сам – он, а не ты. Так что, как видишь, я уверен в тебе, в твоих силах.

– Ты уверен в моих силах? Ты старый псих, садист, а если бы ты ошибся?

– Но я же не ошибся, – уже на ходу бросил в ответ Боровиц.

Быстрый переход