Он прилагал неимоверные усилия, пытаясь подняться на ноги.

Боровиц кивнул и тяжелой рукой прижал его к креслу. На лице его появилась волчья ухмылка. Он откинул назад центральную прядь черных волос и произнес:

– Да, он и в самом деле умер именно так, но к тебе это не относится, Борис, тебя это не касается. Это был особый яд, болгарский препарат. Он действует быстро и так же быстро исчезает из организма. Он нейтрализуется через несколько часов, не оставляя следов, его невозможно обнаружить. Он как град – ударит и тут же тает.

Михаил изумленно смотрел, отказываясь верить тому, что слышит.

– О чем он говорит? – спросил он. – Откуда ему может быть известно, что мы отравили второго человека в руководстве...

– успокойся, – снова оборвал его Боровиц. – Твой длинный язык когда‑нибудь сыграет с тобой плохую шутку, Михаил Герхов!

– Но...

– Ты что, слепой? Ты ничего не понял? Михаил пожал плечами и замолчал. Это было выше его понимания. С тех пор как три года назад его перевели в этот отдел, он успел увидеть множество непонятных вещей – видел и слышал много такого, во что ни в жизнь не поверил бы, возможность существования чего никогда не допустил бы. Но это настолько отличалось от всего остального, виденного им раньше, что не поддавалось никакому разумному объяснению.

Боровиц снова повернулся к Драгошани и схватил его за плечо у самой шеи. Обнаженный человек теперь был просто бледным – не свинцово‑серым и не розовато‑телесным, а именно бледным. Он вздрогнул, когда Боровиц обратился к нему:

– Борис, ты узнал его имя? Соберись с мыслями, это очень важно.

– Его имя? – Борис поднял глаза, и было видно, что ему очень плохо.

– Ты сказал, что человек, который вместе с этим выпотрошенным, псом собирался уничтожить меня, находится очень близко. Кто он, Борис, кто?

Драгошани кивнул, прикрыл глаза и подтвердил:

– Да, очень близко, да. Его фамилия... Устинов!

– Что?! – Боровиц выпрямился – до него наконец дошло.

– Устинов? – сдавленно прошептал Герхов. – Андрей Устинов? Разве это возможно?

– Очень даже возможно, – произнес знакомый голос от двери. С искаженным лицом, сжимая в руках автомат, в комнату вошел Устинов. Направив дуло автомата вперед, он держал под прицелом всех троих. – Вполне возможно.

– Но почему? – спросил Боровиц.

– А что, разве не ясно, “товарищ генерал”? Да разве любой, кто проработал рядом с вами столько, сколько я, не мечтал бы увидеть вас мертвым? Слишком долго, Григорий, я терпел ваши вспышки раздражения и бешенства, ваши мелкие интриги и идиотское запугивание. Да, до сих пор я верно служил вам. Но вы никогда не любили меня и ни к чему не допускали. Кем я был? Даже сейчас я всего лишь ничего не значащий довесок при вас, нуль. Вам, вероятно, все же приятно будет узнать, что я в конце концов оказался очень способным учеником. Но вашим помощником? Нет, я им никогда не был. И что, по‑вашему, я должен был уступить этому? – он с усмешкой кивнул в сторону Герхова.

На лице Боровица ясно читалось разочарование.

– Надо же, именно на тебе я должен был остановить свой выбор! – негодующе фыркнул он. – Да... Седина в бороду – бес в ребро...

Драгошани застонал и поднес руку к голове. Он попытался встать и рухнул на колени рядом с креслом, уткнувшись лицом в усеянный осколками стекла пол. Боровиц опустился на колени рядом с ним.

– Не двигаться! – рявкнул Устинов. – Теперь вы ему ничем не поможете. Он покойник. Вы все покойники.

– Ты никогда не сделаешь этого, – сказал Боровиц, но при этом кровь отлила от его лица, а голос напоминал, скорее, шорох сухих листьев.