Пока он размышлял, закутавшись в одеяло, лежа неподвижно и едва дыша, в комнату в поисках его вошли кузины. Заслышав их шаги, он замер.

– Борис, ты здесь? – позвала Анна, хихикая.

– Ну что, здесь он, здесь он? – нетерпеливо спрашивала Катрина.

– Нет, кажется, его здесь нет, – в голосе слышалось явное разочарование.

– Но... у него же горит свет.

– Борис? – Он почувствовал, как Анна опустилась на кровать рядом с ним. – Ты точно спишь?

Притворяясь спящим, хотя сердце его бешено колотилось, Борис чуть повернулся и сонно пробормотал:

– Что такое?.. Что?.. Уходите. Я очень устал. Это было ошибкой. Теперь захихикали обе кузины – их голоса были хриплыми от возбуждения.

– Борис, ты не хочешь поиграть с нами в одну интересную игру, – спросила Катрина. – Да высунь же наконец голову из‑под одеяла! Я хочу кое‑что... – (вновь раздались смешки) – кое‑что тебе показать...

Борис едва не задыхался. Он так плотно завернулся в одеяло, что ему нечем стало дышать. Ему ничего не оставалось делать, кроме как высунуться хоть на мгновение.

– Пожалуйста, уходите, не мешайте мне спать.

– Борис... – (он вновь в своем воображении увидел ее изящные руки, гладящие живот чудовища и ее саму, скачущую верхом на огромном пенисе) – если мы выключим свет, ты вылезешь из‑под одеяла?

На секунду... только на секунду... чтобы глотнуть воздуха... чтобы наполнить воздухом легкие...

– Да! – хрипло выдохнул он. Он услышал щелчок выключателя и почувствовал, что Анна встала с его кровати.

– Ну вот, свет погашен.

Да, свет действительно не горел – Борис смог убедиться в этом через секунду. Высунувшись из‑под одеяла, он окунулся в окружавшую темноту и начал хватать ртом воздух, наполняя им легкие и задыхаясь.

И тут же под веселые смешки, раздавшиеся из другого конца комнаты, зажегся свет.

Возле него стояла одна из кузин (он даже не понял, которая), а голову его накрывал ее свободный белый балахон. В лицо ему ударил густой запах тела, и он вдруг увидел над собой черный треугольник волос с блестевшими на них капельками спермы. Под ее одеянием было достаточно темно, но он все же мог разглядеть их и увидеть, что она намеренно слегка раздвинула ноги, – это было похоже на вертикально повернутую алчную ухмылку.

– Вот так, – услышал Борис хрипловатый голос, доносившийся до него сквозь грубоватые смешки. – Мы же говорили, что хотим показать тебе кое‑что.

Больше они не произнесли ни слова, потому что Борис вдруг с ненавистью нанес удар. Что происходило дальше, он помнил плохо. Помнил смешки, перешедшие вскоре в вопли, и тупую боль в ободранных пальцах. Однако он хорошо помнил, что на следующий день его мучительницы старались держаться подальше от него – у обеих были явственно видны кровоподтеки, у Анны к тому же разбита губа, а у Катрины светился синяк под глазом. Возможно, тетя была в какой‑то степени права, сравнив его с листом салата. Однако свирепости и способности сопротивляться Борису было не занимать.

Следующий день прошел ужасно. Совершенно измотанный бессонной ночью, Борис забаррикадировался от всего мира в своей комнате. Ему пришлось выдержать гневный натиск тети и обвинительные речи (правда, звучавшие с безопасного расстояния) ее сексуально озабоченных дочерей.