— Но ведь ты, Губерт, не знаешь этот дом? — настаивала я.

Губерт покачал головой.

— Даже не помню, чтобы я сюда когда-нибудь заходил, — сказал он.

Пейшнс первой вылезла из такси, которое мы наняли на станции. Она стояла в начале аллеи, ахая и охая от восхищения. Она нагрузилась багажом и, растопырив руки, медленно подошла к двери. Ее достаточно было лишь толкнуть, чтобы она открылась. К ней была приколота короткая записка. Она упала, и Пейшнс, не заметив ее, наступила на нее ногой и прошла в холл.

Как удивительно быстро, подумала я, собирается грязь на крыльце и даже в самом доме. Я подняла записку и нетерпеливо разгладила ее рукой, недоумевая, кто мог оставить ее.

Она была очень короткой и была написана беглым женским почерком, который, как мне показалось, принадлежал миссис Лонквет.

«Филиппу Айронсайду: будь счастлив здесь так долго, как сможешь, хотя твое счастье будет недолгим. Ничего не изменилось».

Я аккуратно свернула ее и засунула в карман; меня охватило странное, болезненное чувство, когда я представила себе, какая затаенная злоба двигала рукой, написавшей эту записку.

— Что там такое, Камилла? — спросил меня Губерт.

Он подошел сзади и, наверное, видел, как я засунула записку в карман.

— О, ничего… — неловко замялась я.

Он не поверил, но в этот момент ему не хотелось спорить со мной. Он явно находился под впечатлением новой обстановки и жаждал все поскорее осмотреть, хотя и отдавал себе отчет, что все поместье принадлежит только мне.

— Не падай духом, — прошептал он мне на ухо. — У нас все получится!

— У нас нет другого выхода! — возразила я.

Дядя Филипп расплатился за такси и несколько минут постоял, глядя, как машина уезжает по аллее к воротам.

— Я даже и не думал, что доживу опять до такого зрелища! — наконец сказал он. — Опять увидеть, как такси уезжает по моей собственной аллее. Какое пространство! Вот чего нам так недоставало, дети, пространства для дыхания! Только вдохните этот воздух! Понюхайте! Чувствуете, как пахнет сахар? Мы снова дома!

Губерт засмеялся.

— Дом на Шарлот-стрит был не таким уж плохим, — заметил он.

Дядя Филипп пожал плечами:

— Это было лишь временное пристанище, мой мальчик. Не более того!

Он не захотел входить в дом. Он отбросил портфель, который нес в руке вместе с плащом и газетой, на крыльцо и отправился осматривать поместье. В его шагах чувствовалась новая сила, а его спина уверенно распрямилась. Может, он и в самом деле сможет управлять этим местом, с надеждой подумала я. Было бы так хорошо, если бы он смог.

— Что это была за записка, которую ты спрятала в карман? — спросил Губерт, как только его отец отошел на достаточное расстояние. Он задал этот вопрос неохотно, как будто он не очень хотел услышать ответ.

— Я думаю ее оставила миссис Лонквет, — ответила я. — Ничего особенного.

Губерт мне не поверил.

— Тебе не кажется, что за ней могут последовать другие? — озабоченно спросил он.

— Нет, не кажется, — ответила я с гораздо большей уверенностью, чем испытывала на самом деле.

— Надеюсь, что так. Это расстроит старика.

Но Губерт не мог долго расстраиваться. Улыбка осветила его лицо, и он исчез. Словно ракета, он носился по дому и рассматривал все подряд на своем пути.

Я следовала за ним, но не так быстро. Было трудно поверить в то, что этот дом теперь принадлежит мне. Я бродила по спальням, раздумывая, какая из них станет моей. Лонкветы занимали самую большую, цвета морской волны с позолотой, с потолком, украшенным обильной инкрустацией. Нет, это не для меня, решила я, она слишком шикарная.