К тому же на Пятнадцатого этот логичный дискурс никакого впечатления не произвел. Глаза его остались такими же пустыми, как и раньше, и, зажав вилку в кулаке, он начал ;долго и старательно втолковывать Третьему, насколько он, Третий, не прав. Вечно ты, Третий, со своими дурацкими вопросами, говорил он. Даже поесть как следует не дашь. Только тень на плетень наводишь да воду мутишь. И что тебе далась эта Стена? Ну стоит она, и пусть себе стоит на здоровье! И до Катастрофы стояла, и сейчас, как видишь, стоит, и еще бог знает сколько простоит на одном и том же месте. Ну, предположим, говорил дальше Пятнадцатый, узнаешь ты каким то образом все про Стену – и откуда она взялась здесь, и что за ней скрывается (хотя как ты узнаешь то?), – ну а дальше что? Что изменится в нашей жизни? Солнце, что ли, светить ярче будет? Или работать не надо будет?

– Постой, постой, Пятнадцатый, – растерянно пробормотал Третий. – При чем тут солнце? При чем тут работа? Ты что то не туда завернул!

Словно ища поддержки, он огляделся и вдруг увидел, что в столовой никого уже, кроме них двоих, нет: видимо, все ушли в Рабочий корпус.

– Ладно, – сказал он, поднимаясь из за столика. – Потом договорим. Сейчас работать надо, это ты вовремя вспомнил.

Пятнадцатый тоже вскочил, засуетился, всем своим видом изображая неутолимую жажду трудиться, не покладая рук и не жалея сил, на всеобщее благо. Однако глазки его при этом избегали встречаться со взглядом Третьего, и было ясно, что ни на какую работу Пятнадцатый опять не пойдет, а найдет он себе укромное местечко в городке и завалится там дрыхнуть до обеда. Еще никто не видел, чтобы Пятнадцатый работал. Ложкой, вилкой да челюстями он только работал, этот бездельник!

Третий аккуратно сложил посуду на поднос, сунул его в разверзстую пасть мусоросборника и отправился в Рабочий корпус.

По дороге туда его внимание было привлечено несколькими эпизодами.

Например, выходя из Жилого корпуса, он столкнулся в дверях с Девятым. Тот уже вовсю трудился. В левой руке у него была баночка, на которой яркими буквами было написано: «Клей», из баночки торчала кисточка, а правой рукой Девятый доставал из кармана комбинезона узкие полоски бумаги, на которых были начертаны какие то слова, и аккуратно приклеивал их к деталям интерьера. На перилах крыльца уже красовался ярлычок, гласивший: «ПЕРИЛА», справа от входа находился «ПОЖАРНЫЙ ЩИТ №1», мятый жестяной цилиндр был обозначен как «ВЕДРО», длинная палка с кривой загогулиной на конце – как «БАГОР», а бумажка на дощатом ящике, накрытом крышкой и почему то вечно запертом на амбарный замок, свидетельствовала, что внутри находится «ПЕСОК»…

В момент встречи с Третьим Девятый был поглощен наклеиванием над входной дверью таблички с надписью «ВХОД №1», хотя вход в Жилой корпус и так был единственным.

Третий двинулся было дальше, но потом остановился.

– Эй, Девятый, – сказал он, обернувшись, – а ты уверен, что правильно клеишь таблички? По твоему, это именно дверь?

Он указал пальцем на дверное стекло, где старательно, но все равно неуклюже было выведено слово «ДВЕРЬ».

Девятый нехотя оторвался от своего занятия и шумно засопел. Вопрос показался ему явно провокационным.

– Уверен, уверен, – все же сказал он, взирая исподлобья на Третьего. – А ты все сомневаешься. Третий?

– А почему ты так уверен?

– Ты бы еще спросил, зачем вообще я этим занимаюсь, – насмешливо парировал Девятый.

– Ну, это мне известно, – махнул рукой Третий. – Я ведь уже у тебя об этом спрашивал – и не раз. «Все должно иметь свое название. Через наименование вещей мы идем к постижению их истинной сути», – сказал тогда ты.