Старик повернулся к Божену.

— Дружину князь уже вернул в Старгород от литовской границы?

— Ещё нет, — помедлив, ответил Божен. — Но не сегодня, так завтра вернёт. Послы убеждают его, что Литва не замышляет ничего плохого.

— А почему ты вдруг решил рассказать нам об этом?

— Я выполняю волю богов! — гордо вздёрнув щетинистый подбородок, заявил Божен.

— Ишь ты! — покачал головой Потапыч. — Ну, хоть так, раз своих мозгов нет. Ладно! Пойдём отвар пить.

Он отнёс Божена в избушку, и вернулся минут через десять.

— Спит святоша! Немой, что тебе Васька велел делать?

Я почесал в затылке.

— Ехать в Заречную и разобраться там с огненными змеями. Ну, и прошлые обиды закрыть.

— Вот! — Потапыч поднял указательный палец. — Васька — не дурак. И выходку князя он предвидел точно. Раз сам с тобой не поехал — значит, у него есть план.

Потапыч достал деревянную миску и от души наложил в неё каши с мясом.

— Может, конечно, план у Васьки и хероват, — сказал он. — Но лучше херовый план, чем никакого. Поэтому, Немой, не тяни кота за причиндалы! Поезжайте завтра утром в Заречную.

— А ты? — спросил я Потапыча.

— А с этим кто останется? — кивнул он на дверь избушки. Помолчал и добавил:

— Ладно! Утром поглядим. Ты купаться-то пойдёшь?

Я помотал головой.

Да ну, на хрен!

Ещё до рассвета мы выехали в Заречную. Все вместе.

Божена снова уложили в люльку между двух лошадей. Потапыч от коня категорически отказался.

— В моём возрасте пешком гулять полезнее!

Он скрылся между ёлок. А через секунду вдали мелькнула мохнатая медвежья жопа.

Опасаясь возвращаться на дорогу, мы медленно двигались вдоль берега реки. Дружинники настороженно оглядывались.

Только Джанибек ехал спокойно, чуть улыбаясь краешком губ. Поймав мой взгляд, он тихо сказал:

— Потапыч врагов не проипёт. Шайтан!

Река петляла. Берег то круто обрывался к воде, то понижался, становясь топким и вязким.

Наконец, показался кривой зареченский мост. Кони цокали копытами по деревянному настилу. Этот звук напомнил мне деревянные мостовые Старгорода.

Бля, Сытин под арестом! Охереть!

Ладно, разберёмся здесь — а там и в Старгород.

На въезде в деревню возле самой дороги стояла кузница Акима.

Немой никогда не подходил к ней — боялся до боли в животе, до подгибающихся коленок. Хотя Аким после пожара словно и не замечал его. Копил злобу, сука!

Назло тому давнему страху я спрыгнул с коня и подошёл к приоткрытой двери кузницы. Внутри всё покрылось копотью и пылью. Холодный горн скалился, словно голодная чёрная пасть.

Пересилив себя, я вошёл внутрь.

На хрена? А просто! Потому что не хер бояться. Или ты сожрёшь свои страхи, или они тебя.

Я постоял на пороге, плюнул на земляной пол и вышел.

— Поехали!

Деревня выглядела мирно. А то, что трубы не дымят — так это понятно. Летом и так тепло. А еду хозяйки с утра приготовили.

Я хмуро поглядывал по сторонам, узнавая дома, заборы и проулки. Вот визгливо загавкала собака — это Кудряш, пёс старосты. Злобная тварь с грязно-жёлтой свалявшейся шерстью. Он как-то прокусил Немому руку.

А вот и сам староста. Иван. Для княжеского сборщика дани — Ивашка. Для деревенских — Иван Семёныч.

Коротколапый, толстопузый мужик в небрежно подпоясанной под животом рубахе.

Староста шёл прямо к нам. Не остановился, не сошёл с дороги, увидев конных. Шагал прямо посреди улицы.

Конь под Прошкой испуганно захрапел. Джанибек остановился и потянул саблю из ножен.