Божен дёрнулся и застонал, не приходя в сознание. По бледной коже священника потекла свежая кровь.

Потапыч выдернул из раны окровавленный наконечник с крупными зазубринами. Кровь потекла сильнее, но не пульсировала и не била фонтаном.

— Согни-ка ему ногу, Немой! — скомандовал Потапыч.

Я согнул правую ногу Божена. Потапыч отложил обломок стрелы, обтёр рану и туго перетянул её чистой тряпкой.

Потом легко поднял упитанного святошу на руки. Пригнувшись, пронёс его в низкую дверь избушки.

— Ни хера себе! — восхищённо сказал Прошка.

В дальнем углу поляны уже потрескивал костёр. Дружинники расседлали коней и пустили их пастись.

Вернувшись, Потапыч положил в костёр несколько круглых речных булыжников величиной с кулак.

Когда камни нагрелись, он двумя палочками ловко перекидал их в деревянное ведро. Вода в ведре помутнела и забулькала. От неё пошёл пар.

Потапыч бросил в ведро пучок сушёной травы и плотно закрыл крышкой.

— Жратва у вас есть? Или в лес идти? — спросил он.

Мы с Прошкой порылись в мешке. Свежий хлеб, варёные яйца, сушёное мясо и рыба. Мешочек ячменной крупы.

— Ну, нормально! — оценил Потапыч. — на похлёбку хватит, а корешков я вам подкину. Так, и хуле вы сидите? Разбивайте лагерь, варите еду. Шалаш стройте. В хибару я вас не пущу — места нет.

Он наклонился и поднял с земли обломок стрелы с наконечником. Недовольно покачал головой и протянул Джанибеку.

— Дрянь свою зазубренную забери. Выдумали тоже — в живую тварь такой хернёй стрелять!

Джанибек молча выдернул обломок древка и спрятал наконечник.

Прошка кивнул Сашке. Тот, покосившись на Потапыча, взял топор.

— Рогатины надо вырубить для котла, — нерешительно сказал он.

— Руби, — разрешил Потапыч. — Только берёзы не трогай. Найди ольху, или иву. К воде спустись, там найдёшь.

Обрадованный Сашка живо скатился по обрыву к речке. Через минуту снизу послышался лёгкий стук топора.

Мишка молча вытащил из дорожной сумки жестяной котёл и тоже спустился к воде.

— Ну, что, Немой! — помолчав, сказал Потапыч. — Пойдём!

Это куда ещё?

— Буду тебя уму-разуму учить.

Мы с Потапычем отошли за избушку. Он оглянулся по сторонам. Убедился, что ни дружинники, ни кони нас не видят.

— Гляди, Немой, и не пугайся!

Превращение произошло мгновенно. Только что был Потапыч — и вот на его месте стоит на задних лапах огромный медведь. Я не мог оторвать взгляд от семисантиметровых коричневых когтей. Такие полоснут — и песдец!

Медведь мягко опустился на четыре лапы, и меня обдало жарким дыханием хищника.

Ипать!

Маленькие глазки зверя внимательно смотрели на меня из-под широкого косматого лба. В коричневой жёсткой шерсти медведя заметно пробивалась серебристая седина.

Медведь встал на дыбы и исчез. Передо мной, улыбаясь в седую бороду, снова стоял Потапыч.

В одежде, бля!

— Теперь ты, Немой.

Я привычно скинул сапоги. Стянул штаны и рубаху. Потапыч терпеливо ждал.

Перекидываемся, Немой!

В голове привычно щёлкнуло. Я упал на четыре лапы, выпустил когти и снизу вверх посмотрел на Потапыча.

— Хера себе! — проворчал Потапыч. — Камышовый кот! Крупный! Нормально ты устроился, Немой! Ну, давай обратно!

В голове снова щёлкнуло. Под смех Потапыча я поднялся с четверенек.

— Ох, бля! — смеялся старик. — Немой, ты что, на задние лапы не можешь встать, прежде, чем перекидываться? Так и будешь на карачках ползать каждый раз?

Бля, а я как-то и не сообразил!

— Мда! И что, ты каждый раз без шмоток остаёшься?

Я угрюмо кивнул.