Словно убедившись, что самоубийц среди нас нет, и стрелять в него никто не станет, медведь зубами ухватил Божена за шиворот и неторопливо поволок в лес.

При этом он беззастенчиво повернулся к нам толстой мохнатой жопой. И смотреть на неё было куда спокойнее, чем на оскаленную пасть.

Я услышал треск кустов, а потом плеск воды в придорожной канаве.

Плюх!

И всё стихло.

Минут пять мы с Прошкой стояли, прислушиваясь.

Затем из-за толстой сосны бесшумно, как тень, появился Джанибек. Он на ходу убирал лук в чехол.

— Большой медведь, — покрутил головой Джанибек. — Песдец священнику. Сейчас он его прикопает под ёлкой, ветками и землёй завалит. А когда протухнет — съест.

Остальные дружинники тоже вышли из леса. У Сашки с Гришкой глаза горели.

Молодёжь, ипать!

Мишка, закусив губу, смотрел на мёртвых коней.

— Надо хабар собрать и бойцов похоронить, — веско сказал Прошка.

— Время потеряем, — возразил Джанибек.

Прошка мрачно взглянул на него, потом на меня.

Я кивнул.

Пока уцелевшие доскачут до города и вернутся с подмогой — мы успеем уехать далеко.

Только херня не в этом. Теперь они знают, куда мы едем. Или догадываются, но это один хер.

Прошка вытащил из-за пояса топорик и стал копать яму возле корней вывороченной ветром ёлки. Мишка молча принялся ему помогать.

— Идёмте, парни! — кивнул Джанибек Сашке и Гришке.

Парни растерялись. Только сейчас поняли, что ухлопали своих вчерашних товарищей.

— Там дядька Захар, — нерешительно протянул Сашка.

— Бывает, — равнодушно пожал плечами Джанибек. — Не мы их — так они бы нас похоронили.

Оглядываясь по сторонам, он быстро спустился с холма. Парни переглянулись и пошлёпали за ним.

А я вытащил из-за пазухи зеркальце. Надо посоветоваться с Сытиным.

Я представил себе Сытина и провёл пальцем по стеклу. Зеркальце часто завибрировало. В глубине его проступила надпись.

Бля! Опять он в библиотеке засел, что ли?

Попробовал ещё раз, с тем же результатом.

Тогда я набрал Глашку.

Сговорились они, что ли?

Ко мне подошёл Джанибек.

— У них немного денег было, Немой! Делим поровну на всех?

Я кивнул. Мёртвым деньги не нужны, а живым пригодятся.

Сашка с Гришкой, пыхтя от натуги, тащили колчаны со стрелами и сёдла с убитых лошадей.

Джанибек улыбнулся.

— Оружие оставим. А стрелы и сёдла возьмём с собой.

Дружинники быстро стащили трупы в яму и засыпали их землёй. Прошка поставил над могилой крест, связанный из двух палок, и с боков придавил его булыжниками.

— Ну, что, едем? — нетерпеливо спросил меня Джанибек.

Едем! Уберёмся отсюда подальше, а там будем думать — куда податься.

Я вскочил в седло и больно шандарахнулся коленом о дорожную сумку.

Пля! Сытинский свёрток!

Я запустил руку в сумку и вытащил свёрток. Ножом разрезал верёвку, развернул мешковину. Точно, бочонок!

Я поддел крышку ножом, но она не поддавалась. Тогда я жестом попросил у Прошки топорик.

В бочонке оказался густой жёлтый мёд. С лезвия топора в него насыпались крошки серой лесной земли. Я осторожно достал их пальцем. Облизал. Вперемешку с липкой сладостью на зубах захрустел песок.

В голове отчётливо возникла картинка. Медведь в обнимку с поросёнком шагают в какие-то ипеня, распевая весёлую песню.

Медведь, бля!

Я взмахом руки остановил дружинников. Слез с коня и поставил бочонок с мёдом на дорогу.

Кусты бесшумно раздвинулись. Из них вышел крепкий загорелый старик в серой подпоясанной рубахе, серых штанах и лаптях. Борода у старика была до колен, чтоб мне сдохнуть!

Глаза Джанибека стали круглыми.