— Скажу откровенно, без нашей поддержки вы вряд ли в скором времени сумеете обзавестись достаточно сильными сторонниками, которые смогут вам предоставить защиту. Это дело времени, а его у вас как раз таки и нет. События развиваются стремительно. Так что, нам не придется ничего делать — вас устранят и без нашего вмешательства. И это меня, если честно, очень огорчит. Вы можете мне не верить, это ваше право, но я искренне хорошо к вам отношусь. Вы разумный, образованный юноша, подающий надежды. Поэтому я сегодня и говорю с вами без обиняков.

— Валентин Михайлович, я ценю то, что вы повели разговор столь открыто. И отвечу вам тем же. Да, вы правы, я не искушен в политике, считал и считаю это грязным делом. Но понимаю, что если хочу выжить и принести пользу стране, то буду вынужден вникать в это. А инстинкт самосохранения у меня отменно развит, будьте уверены! На данный момент я склоняюсь к тому, чтобы принять ваше предложение… к-хм… дружбы. Но с одной оговоркой — становиться безвольной куклой в ваших руках я не намерен! И если я буду помогать вам реализовывать какие-либо планы, то только те, в которых разберусь, уясню их смысл, проникнусь их целью. Если вы готовы заключить договор на таких условиях — вот вам моя рука…

Протянув руку, я испытующе смотрел в его прищуренные глаза.

— Что ж… Ваш подход к делу меня более чем устраивает. Я же говорил, вы разумный юноша!

И он торжественно пожал мою руку, для убедительности тряхнув её несколько раз.

В это время в дверь кабинета осторожно постучали. Заглянул лакей и с низким поклоном объявил:

— Прибыл граф Беркли.

— Отлично! — Валентин Михайлович отпустил жестом лакея и обратился ко мне доверительным тоном:

— Вот и пришло время вам, Алешенька, знакомиться с новыми союзниками.

Глава 6

Граф Томас Моубрей Родон Беркли безраздельно завладел вниманием женской половины семьи Таракановых. Жадно разглядывая с затаенной завистью изящные пенные кружева, льнущие к изнеженным рукам молодого человека, мягким облаком окутывающие его шею и ласкающие чуть обвисшие щеки, супруги Валентина Михайловича ахали и всплескивали руками. И тончайшее сукно рубашки, и шелковистая на ощупь, переливающаяся при движениях ткань камзола с серебряным шитьём, и хрупкое плетение воздушной броши со сверкающими каменьями — каждая деталь, несомненно, наимоднейшего образчика европейской моды вызывала восхищение и преклонение в податливых сердцах дам.

Отношение же мужской части присутствующих на обеде яснее всего выражали чуть приподнятая в молчаливом изумлении бровь князя Тараканова, да сдержанные улыбки молодежи. Экзотичный, словно диковинная тропическая птица, английский дипломат с пронзительно зелеными кошачьими глазами, тщательно завитым париком и остроконечными тонкими усиками, эмоционально жестикулируя, делился своими впечатлениями от поездки по дремучей России, жалуясь, с трудом подбирая слова чужого языка, как сложно в таких условиях не потерять имидж и сохранить присутствие духа.

— Валентин Михайлович, — склонился я к хозяину дома, максимально понизив голос, — а вы уверены?…

— Алешенька, давайте не судить о книге по её обложке, — столь же тихо ответил мне Тараканов, — хотя мы прежде не были лично знакомы с графом Беркли, мне его рекомендовали…

— Ну что ж… — вздохнул я и, заметив, что иностранный гость бросил на меня изучающий взгляд, широко ему улыбнулся. Его глаза внезапно расширились, потом на лице появилась нерешительная ответная улыбка. Щеки залились ярким румянцем. Я недоуменно отвернулся. Ну его, в самом деле! Странные они какие-то там, в своих Европах…

После третьей смены блюд, когда мне уже казалось, что новенький сюртук трещит по швам, Валентин Михайлович поднялся из-за стола и, учтиво извинившись перед дамами, пригласил мужскую часть гостей в свой кабинет.