— Тебе следовало сказать мне об этом.

— Нет, нет, — горячо возразил он. — Мне хотелось, чтобы она выжила. И еще больше мне хотелось, чтобы в ее бедной жизни была хоть какая-то радость. Но… но, Господи, что мне делать, если она обо всем вспомнит? В таком случае я окажусь сразу при двух невестах! Так не годится!

— Неужели так трудно сделать выбор?

— Нет, конечно, нет, но мне не хотелось бы так смертельно ранить Марит.

Бенедикте удивленно уставилась на него.

— Это не совсем то, что я думала… Но ты, конечно, должен прислушиваться к собственному сердцу, все остальное неважно.

Она хотела уже направиться дальше, но он схватил ее за руку и снова повернул к себе.

— Что ты имеешь в виду? Ведь не считаешь же ты, что я… Нет, ты просто с ума сошла!

— Выбирай сам, Кристоффер, я не имею права вмешиваться во все это, — устало произнесла она.

— Нет, скажи, что ты имеешь в виду! Она глубоко, прерывисто вздохнула.

— Я знаю только, что на твоем месте я не колебалась бы ни минуты.

— Не означает ли это, что ты сделала бы иной выбор, чем я?

— Кристоффер, — смущенно произнесла она. — Я знаю, что ты не влюблен в Марит из Свельтена, но… да, я могу только сказать, что рада тому, что свадьба твоя откладывается на несколько месяцев. И не приставай ко мне больше, разбирайся сам в своих любовных проблемах. Давай пойдем к Марит, я начну сегодня с нее!

«Нет, не надо…» — запротестовала какая-то часть его существа. Но он тут же задушил в себе эту мысль. Думать так было бы просто недостойно.

Он не был трусом. Он всегда держал данное им слово. Если она только выживет, что было более чем сомнительно…

Но Марит было явно лучше. Казалось, она просто спит, дыхание ее было спокойным и глубоким. Цвет лица стал более естественным, исчезли лихорадочные красные пятна на мертвенно-бледных щеках. Волосы ее причесали, постельное белье было свежим. Кристоффер мысленно поблагодарил заботливых медсестер.

Или, возможно, они просто привели ее в порядок перед смертью? Нет, не похоже.

Несколько предметов, оставшихся от недавнего посещения священника, по-прежнему стояли на тумбочке. «Ночь у них выдалась неспокойная», — печально подумал Кристоффер.

— Марит! — негромко произнесла Бенедикте. Больная не отвечала.

— Я сейчас займусь ею, — шепнула Бенедикте Кристофферу. — Хоть и грешно ставить одну человеческую жизнь выше другой, но мне кажется, что ее жизнь — самая ценная из всех, с которыми я имела дело.

Он только кивнул и, подавленный чувством стыда, вышел из палаты.

Закрыв за собой дверь, он прислонился к ней спиной и затылком, закрыл глаза.

— Я хочу, чтобы она жила, — прошептал он. — Жила… и забыла все! Забыла все, что я ей сказал! Она была тогда почти без сознания, она не могла все это запомнить. Но если она все-таки запомнила… Господи, помоги мне! И помоги ей!

Но вряд ли она могла теперь бороться за свою жизнь. А впрочем, могла бы, ведь Марит из Свельтена была такой стойкой. Но вряд ли она пережила бы его измену — мысль об этом была невыносима для него.

«Господи, сделай так, чтобы она забыла все! Или, в худшем случае, пусть она думает, что все это ей приснилось, ведь она была почти без сознания, не так ли?»

Таким жалким Кристоффер никогда не казался самому себе.

Бенедикте намеревалась обойти всех своих пациентов до прихода врачей. Но она поняла, что слухи о ней уже распространились повсюду, поскольку все перешептывались и с восхищением смотрели на нее.