— Здоровым людям это не принесет никакого вреда, — пробормотал лаборант. — Это опасно только для больных и ослабленных…

Они расстались почти друзьями. Хотя улыбка лаборанта была несколько натянутой. Он был не особенно восхищен тем, что Бенедикте в присутствии его ассистентки раскрыла его тайну относительно третьего ребенка.

Марит из Свельтена казалось, что она попала в какой-то глубокий колодец и теперь медленно карабкается к свету.

Она не в силах была открыть глаза. Но по мере прояснения сознания к ней возвращались мысли.

Ей приятно было о ком-то думать. И она очнулась в лучезарном настроении, преисполненная надежд.

Она ощущала необычную легкость в теле. Сначала не понимала, почему это происходит, но потом до нее дошло, что боли уже нет. Но, конечно, при малейшем движении у нее болел оставшийся после операции шов. Зато температуры не было и она чувствовала себя… Как же она чувствовала себя? Она чувствовала себя красивой?

Как приятно было лежать на больничной кровати! В последние месяцы она чувствовала себя совершенно разбитой, неухоженной, никчемной, сколько ни старалась она чинить и стирать свою одежду. Неотступная боль, страх за свое будущее, страх одиночества… Ей самой жутко было смотреть на свои худые, как щепки, руки.

Истощение. Голод и усталость.

Она чувствовала усталость в каждой клеточке тела. Она чувствовала усталость и теперь, но в этой усталости было что-то положительное, был покой, неведомый ей прежде.

Что же вызывало у нее такое приятное чувство? Что звучало в ее душе, подобно чудесной, нежной мелодии? Воспоминание? То, что когда-то произошло? Или то, что должно произойти?

Да, конечно, она должна увидеть своего обожаемого доктора Вольдена, если он по-прежнему в больнице…

Доктор Вольден?

Сердце Марит забилось в экстазе. Кристоффер! Она имеет право называть его Кристоффером! И он…

Нет, воспоминания ускользали от нее. Все было как в тумане, словно какой-то давний сон, смысл которого уже невозможно было уловить.

Но все это было так прекрасно. Он что-нибудь говорил ей? Что-то всплывало в ее памяти и снова угасало. Она пыталась удержать в памяти обрывки воспоминаний.

И тут ей стало намного легче.

Кто-то сидел рядом с ней. Женский голос взывал к глубинным волевым ресурсам Марит. Этот голос говорил ей о воле к жизни, о будущем, о том, что она нужна другим.

Нужна другим? Кому нужна Марит из Свельтена? Никому!

Или…

Может быть, все же кто-то нуждается в ней. Разве Кристоффер не говорил ей…

Нет, она ничего не могла вспомнить.

Чьи-то теплые руки. Она помнила это. Это были руки женщины с тем проникновенным голосом. Эти руки прикоснулись к Марит, ее ладонь оказалась между этими двумя ладонями, и она почувствовала, как в нее вливается фантастическая сила. Сила, побеждающая болезнь и немощь в теле Марит, очищающая ее тело, подобно тому, как потоки дождя смывают пыль с камней и деревьев. Эта сила давала Марит новую, неведомую ей раньше волю к жизни.

И не только это.

Эта сила говорила ей что-то о Кристоффере Вольдене.

Ах, если бы только она могла вспомнить! Ей казалось, что она продирается сквозь густую пелену тумана, но никак не может продвинуться вперед, туда, где ее что-то манило.

Он что-то сказал ей, и она была несказанно рада, так рада, что могла бы заплакать, если бы у нее были на это силы. Нечто подобное она ощущала в себе теперь.

«Марит! Ты слышишь меня?»

Да, он сказал так. А потом?..

Слово за словом она восстанавливала воспоминание. Она вспоминала все, что он сказал ей. Конечно, не дословно, но смысл того, что он сказал, она уловила. И по мере того, как к ней возвращалась память, дыхание ее становилось все более и более учащенным, едва не переходя в плач, а сердце билось так тяжело, что ей самой становилось страшно, но то, что она вспомнила, было просто невероятным, потрясающим, ослепительно-чудесным!

Доктор Вольден, ее любимый доктор Кристоффер Вольден, которого она боготворила больше, чем саму жизнь, фактически сказал, что хочет жениться на ней.