Петр Краснов. Ненависть
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Гурочка проснулся отъ легкаго стука. Онъ открылъ глаза. Былъ тотъ зимній ночной сумракъ, когда отблески снега на крышахъ, падая на плоскую белую холщевую штору, разгоняютъ ночную темноту и даютъ пріятное, ровное и будто печальное освещеніе комнаты. На полу у печки сидела Параша. Это она сбросила беремя сосновныхъ дровъ и, открывъ чугунную заслонку, накладывала дрова въ печку. Все въ комнате было съ самаго ранняго детства знакомо и изучено Гурочкой. Въ темноте угадывалъ Гурочка выпуклую гирлянду цветовъ и фруктовъ на черной дверце печки. Противъ Гурія, у другой стены спалъ крепкимъ сномъ его братъ Ваня. За головою Гурія стоялъ его небольшой письменный столъ, на немъ лежала гора книгъ-учебниковъ и сбоку крытый тюленемъ ранецъ со старыми порыжелыми плечевыми ремнями съ медными кольцами. Параша чиркнула спичку о заслонку и стала разжигать лучину растопокъ. Въ мерцающемъ, неровномъ пламени заходили, запрыгали по стене со старыми серыми въ полоску обоями страшныя, уродливыя тени. Проста и бедна была обстановка Гурочкиной комнаты. Желтой охрой крашеный полъ облупился, и длинныя белесыя щели шли по нему. На простомъ «Тонетовскомъ» стуле было сложено платье Гурочки, на другомъ такомъ же стуле лежало платье Вани. Параша сунула пучекъ лучинъ въ устье печки. Ярко вспыхнула бумага, весело затрещали cуxія дрова, пахнуло дымомъ и смолою. «Да ведь у насъ черезъ десять дней Рождество», — подумалъ Гурочка. Онъ зналъ, что это называется: — «ассоціація идей». Запахъ смолы напомнилъ елку, а елка Рождество. И уже нельзя было дальше спать. Въ мысли о Рождестве была совсемъ особая магія — вся душа Гурочки встрепенулась, какъ птичка съ восходомъ солнца. И что-то радостное и прекрасное запело въ его юной душе. Параша, сидя на железномъ лісте подле печки, подождала, пока не загудело въ печке пламя и не задрожала, дребежжа, внутренняя тонкая заслонка съ квадратными вырезами-оконцами по низу. Тогда она встала, забрала платье молодыхъ господъ и ушла. Гурочка думалъ: — «Рождество подходитъ и какъ это оно такъ незаметно подкралось? Значитъ, вероятно, привезли уже и елки? И повсюду въ городе, на рынкахъ, на Невскомъ, у Думы, въ Гостиномъ Дворе, на Конно-Гвардейскомъ бульваре — елки. Целые леса елокъ. Во всехъ магазинахъ выставки игрушекъ и подарковъ. Надо пойдти…». «Съ кемъ? Ну, конечно, съ сестрой Женей. Она такая чуткая и такъ они, братъ и сестра, хорошо другъ друга понимаютъ…». «Уроки — первый латинскій — не спросятъ, вчера вызывали… Второй — русскій — не боюсь, знаю… Третій — Законъ Божій… Ну, батюшку надо будетъ «заговорить». Пусть разскажетъ о елкахъ… Откуда такой обычай?.. Чей онъ?.. Тяжело теперь батяне… Въ пятомъ ихъ классе новая мода — быть неверующими… После Закона Божія — математика — урокъ Гурочкина отца, прозваннаго гимназистами «косинусомъ». Папа врядъ-ли вызоветъ… Да, пожалуй, и cпевка будетъ, вотъ и не будетъ урока… И сладкое чувство свободы, предпраздничнаго настроенія и радости жизни вдругъ охватило Гурочку. Онъ едва дождался прихода Параши съ платьемъ и сталъ одеваться. — Куда вы, баринъ?.. Еще только полъ восьмого. Мамаша наврядъ-ли встамши. — Хочу, Параша, къ рынку до уроковъ пробежать посмотреть, не привезли-ли елки… — И то… Надо быть, что и привезли. Гурочка выбежалъ изъ комнаты.
* * * Только начинало светать. Въ синихъ туманахъ тонули дали Ивановской улицы. Было холодно. За ночь снегъ нападалъ и подбелилъ разъезженныя улицы съ пожелтевшими колеями. Дворники дружно скребли железными скребками панели. |
