В приемной генерала за столом сидит незнакомый офицер. Не глядя на посетителя, перебирает стопку бумаг, раскладывает их по открытым папкам. Странно! Куда девался привычный старший лейтенант Колокольчиков? Ступину сейчас не хватает его привычной розовой мордашки, на которой, как правило, пристроено обиженное выражение.

– Генерал – у себя?

Офицер равнодушно махнул рукой. Дескать, пройдите – узнаете. Тоже веяние грустного времени – полное равнодушие. Главное – личный покой, собственная устроенность в жизни, где каждый – не часть целого, а обломок, отделенный от таких же обломков расширяющимися трещинами…

Тоскливо и противно.

Сергеев сидел за письменным столом в привычной позе. Стакан остывшего чая, стопка бумаг с уложенными на ней ручками и карандашами. Сидит, как сфинкс в египетской пустыне, грустно подумал отставной майор, все ему – до лампочки, лишь бы сохранить под задом выгодное кресло и по правую руку – вечный чаек.

«Сфинкс» заворочался, позвякал ложечкой в стакане.

– Присаживайся, Аркадий. Небось, в душе ехидничаешь в мой адрес… Давай поехидничаем вместе…

Генерал с трудом поднялся, потер обоими руками ноющую поясницу, пересел к приставному столику.

– Ничего я не ехидничаю, – недовольно пробурчал отставник, пряча невольную улыбку. Он отлично знал манеру Сергеева представлять себя этаким слабым, больным стариком. – Зачем вызвали?

– Сразу и – дело… Лучше расскажи, как живешь, чем занимаешься? Не оголодал ли на пенсионной милостыне?

Если за рабочим столом генерал выглядел суровым и немногословным, то покидая его, превращался в словоохотливого доброго дядюшку. К подобному превращению Ступин за долгте годы совместной службы успел привыкнуть.

Его насторожило другое.

С тех пор, как Сергеев свел отставного майора госбезопасности с отставным майором уголовного розыска, он всегда старался расспрашивать о житье бытье только во множественном числе. Как живете, что у вас нового, что намечаете предпринять? И вдруг…

– Нет, не оголодали, – намеренно «подправил» Ступин. – Появились дополнительные заработки… У Андрюхи.

Сергеев недовольно мотнул большой головой. Будто отбросил «исправление».

– А я хотел предложить тебе посидеть в приемной. Конечно, не на общественных началах – оформим, как положено. Звание пока не вернем – не заслужил, а денежки, хотя и тонкой струей, но потекут в карман… Соглашайся, Аркашка, пока я добрый…

– А как же Колокольчиков? Выбросили за ненадобностью на помойку?

Сергеев несколько долгих минут посапывал и покряхтывал. Упоминание фамилии подхалимистого старшего лейтенанта явно испортило ему настроение.

– Перевел Колокольца на оперативную работу. Всю задницу мне истер своим щершавым языком, паскуда… Аж сидеть больно, – демонстрируя «боль», Петр Петрович поерзал на стуле, поморщился. – Побегает – авось, поумнеет. Служба наружнего наблюдения и не таких перевоспитывает… Как решаешь по части подкормиться в моей приемной? Отказываешься?

– Отказываюсь. Не привык – «так точно»,»никак нет».

– Почему то всегда у меня проколы получаются, когда хочу помочь сослуживцам, – обиженно пробурчал Сергеев. – Ну, что ж, дело хозяйское, не хочешь жрать копченную колбаску – сиди на овчинно рубленной…

Снова артистично поохав и покряхтев, генерал пересел за рабочий стол. Сразу изменился. Голова наклонилась, из под лохматых бровей глянули острые шильца, крупные ладони прихлопнули по столешнице.

– Ты всех своих информаторов, которых передал Павлову, помнишь?

Аркадий промолчал, только обидчиво дернул головой.