Рубцов всегда недолюбливал Киру и, когда стало известно, что Хабаров расстался с женой, прокомментировал это событие в своей семье так:

— Слава богу, пронесло. Попугай журавлю не пара. Журавль — птица верная, а попугай так, один интерьер…

Впрочем, по натуре своей Рубцов был немногословен и сейчас на коварном, скользком шоссе не лез к Анне Мироновне с успокоительными разговорами, а просто делал свое дело: вел машину, вел аккуратно, расчетливо и спокойно.

Анна Мироновна, глядя на черно-белую неуютную дорогу, думала о детях. После короткого телефонного разговора с Вартенесяном она несколько успокоилась, хотя сообщение о переломах Виктора никак нельзя было считать успокоительным. Но, во-первых, теперь наконец появилась ясность и, во-вторых, они знала: Витя в хороших руках.

Она думала о детях.

Может быть, это странно, но к дочери Анна Мироновна относилась совсем не так, как к Виктору. Конечно, любила, переживала за нее, болела ее болями и все-таки…

В детстве ребята часто ссорились. Задирала всегда младшая Аза. И Виктору постоянно говорили: «Уступи, она маленькая».

Виктор злился, уступал неохотно и при первом удачном случае старался взять реванш.

Росли ребята в одинаковых условиях и, тем не менее, были совершенно разными. Если им приносили конфеты, Витя через пять минут все раздавал приятелям, стоило ему увлечься чем-нибудь посторонним, мог забыть про сладости. Аза съедала одну конфету, вторую — оставляла на вечер, третью — на потом. Нет, она не была жадной, но в ней прочно гнездилась расчетливость…

Витя легко забывал детские обиды. Аза ничего не забывала.

Уже взрослым человеком, замужней женщиной, она поразила Анну Мироновну, сказав ей однажды в сердцах: «Ты думаешь, я не помню, как ты еще в третьем классе отняла у меня коньки? На целую неделю отняла…»

И Анна Мироновна вспомнила: действительно, был такой случай. За какие-то ребячьи проступки она запретила дочери брать коньки и заперла их в шкаф. «Но когда это было, Азочка!»

«Какая разница когда? Важно, что было…»

Василий Васильевич сбавил скорость. По низине шоссе перемело поперечными наносами, машину нещадно подбрасывало и водило из стороны в сторону.

— Устали, Василий Васильевич? — спросила Анна Мироновна.

— С чего? Не я ее, она меня везет, — и похлопал рукой по баранке. — Лучше скажите: вам не холодно, Анна Мироновна?

— Нет. Печка хорошо греет.

И они снова замолчали, и Анна Мироновна вернулась мыслями к детям.

Хотя Виктор и был четырьмя годами старше Азы, он никогда не занимал в семье положения старшего брата.

Кажется, Виктор учился уже в десятом классе, ссорились в ту пору ребята реже; случалось, Виктор помогал Азе готовить уроки; иногда Аза делилась с Виктором своими секретами. И вот однажды Анна Мироновна услышала примерно такой разговор:

— И, по-твоему, я должна была ей уступить? Да?

— Из-за таких пустяков, Азка, не стоило вообще горячиться, тем более что ты все равно ничего не могла доказать…

— Как пустяки? Я принципиально, понимаешь, принципиально не пойду к ней кланяться…

— Ты дура, Азка. Принципиальность по мелочам — благодетель обывателей…

И Анна Мироновна впервые совершенно отчетливо почувствовала тогда не материнскую, а человеческую симпатию к Виктору и неприязнь к Азе.

Слов нет, Виктор доставлял ей куда больше огорчений, забот и переживаний, чем Аза, но все равно душа ее принадлежала в первую очередь сыну.

В последние годы Виктор встречался с Азой только по семейным праздникам или когда болели ее дети и надо было доставить врача, срочно раздобыть редкое лекарство, когда Аза испытывала затруднения с деньгами.