— Допустим, но какое это может иметь значение — испытатель или не испытатель?

— Никакого. Просто интересно. У нас в прошлом году останавливался летчик-испытатель. На своей машине приезжал. Так его все запомнили. Представительный мужчина. И знаете, как себя ставил?

— Он вам понравился?

— Понравился. С таким не пропадешь.

— Фамилию запомнили?

— Ага, значит, вы тоже летчик! Значит, Зинка правду сказала!

— Почему летчик? И кто такая Зинка?

— Зинка — регистраторша. А если б вы не летчик были, не спросили про фамилию. Углов его фамилия. Все запомнили.

Хабаров усмехнулся.

— Знаете? Да?

— Знаю, — сказал Хабаров и пошел к выходу. Он ждал ответа. И тревожился. И ругал себя за нетерпение. И регулярно наведывался к почтовому окошечку.

Над гостиницей прогудел самолет. В черном, исколотом серебристыми точками звезд небе машины не было видно, только проблесковый красный огонь ее чертил замысловатую кривую. Виктор Михайлович поднял голову и про себя отметил: «Выполнил третий разворот. Низковато». И тут он услышал:

— Скучаете?

Хабаров обернулся. Перед ним стояла почтовая девушка (так он мысленно окрестил ее). На девушке был коротенькая плиссированная юбка, яркая трикотажная кофточка с большим вырезом на груди. В густых волосах, взбитых и налакированных, торчал красный цветок.

— Добрый вечер, — сказал Виктор Михайлович. И подумал: «И ножки ничего».

— Добрый вечер. Почему вы один?

— Интересно, а с кем бы вы хотели меня видеть?

— Почему хотела? Просто тут все заводят знакомства. Мы-то знаем.

— Для этого я не гожусь, — сказал летчик. — Старый.

— Кто старый? Вы старый?

— Сколько ж мне, по-вашему, лет, детка?

Девушка посмотрела на него очень серьезным, оценивающим взглядом, наморщила лоб, будто решала сложную задачу, и серьезно сказала:

— Ну-у, года тридцать два, наверное, или тридцать три. Как ни странно, Виктору Михайловичу понравилось, что она сильно сбавила его возраст. Хабаров улыбнулся и спросил:

— Какие будут предложения, детка?

— Не знаю. Это вы должны предлагать. Вы же мужчина!

— Хочешь на аэродром?

В аэропорту пахло цветами, самолетами и пылью. Легкий ветерок шуршал по бетону. В душном зале ожидания толпился народ.

Виктор Михайлович прошел на открытый перрон, усадил Риту (девушку звали Ритой) на широкую скамейку и уселся рядом. Выруливали самолеты. Медленно, степенно, плавно покачиваясь на своих массивных шасси, проплыл один, следом за ним, будто волочась пузом по земле, прокатил другой.

— Вы на таком летали? — спрашивала Рита.

— Летал.

— А почему этот пузатый и толстый такой низкий?

— Отличная схема. Позволяет садиться на грунт, удобно загружать и выгружать крупный багаж, например… танки или ракетные установки…

— Вы шутите? — спросила Рита. — Или за дурочку меня считаете?

— Нет, я не считаю тебя за дурочку и говорю совершенно серьезно. Я вообще редко шучу.

На аэродроме летчик чувствовал себя как-то скованно. Видно, запах летного поля встревожил и отвлек мысли к другому полю, к тому, где протекала его настоящая, а не курортная жизнь.

О Рите он и вовсе не думал. Он думал о письме Генеральному, на которое до сих пор не было ответа.