Изменить размер шрифта - +

     - Я сказал: одной из причин, главная  же  была иного порядка,  личного,
она вам, пожалуй, будет еще понятнее. Главная причина заключалась в том, что
я сам слишком  сомневался  в своем  праве  называться героем,  -  во  всяком
случае, в своем героизме.  Я-то лучше всяких зевак  знал, что  этим  орденом
прикрывается человек,  меньше всего похожий на героя, скорее  наоборот -  он
один из тех, кто очертя  голову ринулся в войну только  потому, что попал  в
отчаянное   положение;    это   были   дезертиры,   сбежавшие    от   личной
ответственности,  а  не  герои  патриотического  долга.  Не  знаю,  как  вы,
писатели,   смотрите   на  это,  но   лично  мне  ореол   святости   кажется
противоестественным  и невыносимым, и я испытываю огромное облегчение, с тех
пор как избавился от необходимости ежедневно демонстрировать на мундире свою
героическую  биографию. Меня и по сей день злит, когда кто-нибудь занимается
раскопками моей былой славы;  признаться,  вчера я чуть не  подошел к вашему
столику,  чтобы  отругать  этого  болтуна, похвалявшегося мною. Почтительный
взгляд,  который вы бросили в мою сторону,  весь  вечер  не давал мне покоя,
больше всего  мне хотелось тут же  опровергнуть его болтовню и заставить вас
выслушать,  какой кривой дорожкой  я, собственно, пришел к своему геройству.
Это довольно странная история, во всяком  случае,  она показала  бы вам, что
иной раз  мужество  -  это  слабость  навыворот.  Впрочем,  я мог бы  вполне
откровенно рассказать вам ее. О том, каким ты был четверть века назад, можно
говорить  так,  словно это  касается  кого-то другого.  Располагаете  ли  вы
временем, чтобы выслушать меня? И не покажется ли вам это скучным?
     Разумеется, я располагал временем; в ту ночь  мы  еще долго бродили  по
опустевшим улицам. Встречались мы и в последующие дни.
     Передавая его  рассказ,  я  изменил  лишь  немногое:  "гусаров"  назвал
"уланами",  предусмотрительно изменил расположение гарнизонов и, уж конечно,
не  стал упоминать  настоящие  имена.  Но  нигде я  не  присочинил чего-либо
существенного и вот теперь предоставляю слово самому рассказчику.
     Все началось с  досадной  неловкости, с  нечаянной оплошности,  с gaffe
[бестактного поступка (фр.)],  как  говорят  французы.  Правда,  я  поспешил
загладить  свой  промах,  но  когда  слишком  торопишься  починить  в  часах
какое-нибудь колесико, то  обычно  портишь весь механизм. Даже  спустя много
лет я так и не могу понять, где кончалась моя неловкость и  начиналась вина.
Вероятно, я этого никогда не узнаю.
     Мне было тогда двадцать пять лет. Я служил в чине  лейтенанта  в Н-ском
уланском полку. Не скажу, чтобы я испытывал особое влечение или чувствовал в
себе призвание к военной службе. Но  если в  семье австрийского чиновника за
скудным столом сидят две девочки и четверо вечно голодных мальчуганов, то их
не очень расспрашивают о наклонностях, а поскорее пристраивают к делу, чтобы
они не  слишком  засиживались  в  родительском гнезде.
Быстрый переход