Тихо, но настойчиво, заставляя сердце сжиматься от тоски и унижения, к нему подкрадывалась мысль о постыдном возвращении домой. Представляя роль, которую ему уготовила злая судьба, Кирилл готов был кричать и плакать от отчаяния. Вцепившись зубами в уголок белой льняной наволочки, Кирюша до боли зажмурил глаза. Это был конец всему. Униженный, раздавленный, он должен будет умолять о прощении, стоя на коленях перед той, которую ненавидел всеми фибрами своей души.

Чувствуя, как поднимается волна глухой ненависти к этой поганой жизни, упиваясь жалостью к самому себе, Кряжин сглатывал тугой комок, застрявший в горле, и перед его мысленным взором снова и снова появлялся промасленный обрез покойного Савелия. От прикосновения холодного металла Кряжин вздрагивал и, трясясь под тонким одеялом, прикладывал руку к тому месту на груди, в которое упирался грозный обрез с отпиленным стволом.

— Лучше бы ты убил меня тогда! Будь ты проклят! Слышишь, будь ты проклят! — истерично шепча, он чувствовал, как, отражаясь от льняного пододеяльника, горячее дыхание жгло ему лицо.

Силясь оттолкнуть от себя металлический ствол, Кирюша упирался руками в холодное железо, но, приминая его к стене, обрез давил на грудь всё сильнее.

— Стреляй! Ну что же ты?! — хотел крикнуть Кирилл, но не мог.

Захлебнувшись отчаянием, он вскинул глаза и уставился в лицо покойного родителя, одним махом безжалостно расплющившего его жалкую, никчемную жизнь. Закинув голову и подрагивая рамкой вишнёвых губ, Савелий беззвучно смеялся, а на месте его глаз, проваливаясь глубокими сизыми полукружиями, чернели две пустые бездонные ямы.

* * *

Проверив наличие белья на полке и сопоставив содержимое кошелька милого с его насущными потребностями, Марья передвинула тонко отточенный грифель простого карандаша с первого марта на третье и, обведя число в кружок, принялась за вычисления.

Умением экономить Кряжин похвалиться не мог, а значит, пяти рублей с мелочью, бывших в его распоряжении, могло хватить дня на три, если не меньше. При удачном стечении обстоятельств, затаившись на квартире у кого-то из ребят, он сможет просуществовать чуть дольше, допустим, не до третьего, а до пятого, — перепрыгнув через две цифры, карандаш описал ещё один круг, — но, во-первых, терпеть его присутствие в своей квартире до бесконечности не сможет ни один нормальный человек, а во-вторых, кроме Николая и Генки, заниматься подобной благотворительностью просто-напросто некому. Сделав поправку на непредвиденные обстоятельства, острый грифель прыгнул ещё на два числа вниз и, заметавшись по кругу, жирно обвёл красную восьмёрку.

— Значит, так, дорогой-любимый. — Отбросив карандаш на стол, Марья с удовольствием потянулась. — Денег тебе, как ни крути, занимать придётся, потому как в Международный женский день, сам знаешь, принести на алтарь одну повинную голову не получится, а к восьмому в твоём кошельке, увы, ничего уже не останется. Если учесть, что Николяша расстаться с деньгами не в состоянии в принципе, то становится ясным, что за твои игрульки придётся платить многострадальному Геночке. Но по этому поводу ты сильно не расстраивайся, — обращаясь к виртуальному собеседнику, Марья ободряюще кивнула, — Генка будет счастлив дать тебе денег, лишь бы ты поскорее исчез из его поля зрения. Давай ради интереса посчитаем, с какими долгами мне ждать тебя обратно. — Раскрыв руку ладонью вверх, она приготовилась загибать пальцы. — Цветочки в праздник ударят тебя по карману, но ничего не поделаешь, нарушать традицию некрасиво, так что, пожалуй, начнём с них. Гвоздики — слишком официально, для замаливания грехов они явно не годятся. До роз дотянуться ты не сможешь, хотя для наглядного подтверждения твоих уверений в вечной любви они были бы в самый раз.