Когда кадр был отснят, он взял камеру и сфотографировал Валландера одного. Вскоре они попрощались. Валландер стоял с курткой в одной руке и ключами от машины в другой.
– Сам выберешься из города? – спросил Толбот.
– Топографическое чутье у меня не ахти. Но рано или поздно выберусь куда надо. К тому же система коммуникаций в немецких городах отличается несравненной логикой.
Они обменялись рукопожатиями. Валландер спустился на улицу, помахал рукой Толботу, который стоял у балконного парапета. Выходя из подъезда, он обратил внимание, что в списке жильцов Толбот не значится. Там стояло: «USG Enterprises». Валландер запомнил название и поехал прочь.
Как он и опасался, ему понадобилось несколько часов, чтобы выбраться из города. Когда он наконец выехал на магистраль, то с опозданием заметил, что проскочил съезд и на полной скорости мчится к польской границе. С большим трудом сумел развернуться и все же разыскал шоссе на север. Проезжая Ораниенбург, с содроганием вспомнил давешний инцидент.
До дома он добрался без приключений. Вечером заехала Линда. Клара простудилась, Ханс сидел при ней. Завтра он летит в Нью‑Йорк.
Они сидели в саду, вечер выдался теплый, Линда пила чай.
– Как у него дела? – спросил Валландер, когда они, сидя рядом, тихонько покачивались на качелях.
– Не знаю, – ответила Линда. – Но иной раз задумываюсь: что все‑таки происходит? Раньше он приезжал домой и всегда рассказывал о блестящих сделках, проведенных за день. А теперь молчит.
Над головой пролетела стая гусей. Оба молча проводили взглядом тянувшийся к югу птичий караван.
– Уже улетают? Не рано ли? – воскликнула Линда.
– Может, отрабатывают старт и полет в строю, – предположил Валландер.
Линда расхохоталась:
– Комментарий точь‑в‑точь в стиле деда. Ты знаешь, что становишься все больше на него похож?
Валландер отмахнулся:
– Про его норов известно нам обоим. Но он умел быть значительно злее, чем позволяю себе я.
– По‑моему, он был вовсе не такой злой, – решительно возразила Линда. – По‑моему, он просто боялся.
– Чего?
– Может, старости. Смерти. Мне кажется, он прятался за этой злостью, зачастую попросту наигранной.
Валландер не ответил. Молча спросил себя, не это ли она имела в виду, говоря, что они очень похожи. Он тоже откровенно боится умереть?
– Завтра мы с тобой проведаем Мону, – вдруг сказала Линда.
– Почему?
– Потому что она моя мать, а мы с тобой – ее ближайшие родственники.
– Разве у нее нет мужа, этого психопата из «ИКА»? Пусть он за ней и смотрит!
– Ты не понял, что с этим все кончено?
– Нет. Но все равно не поеду.
– Почему?
– Не хочу иметь с Моной ничего общего. Теперь, когда Байбы нет в живых, я тем более не могу простить ей того, что она о ней говорила.
– Ревнивые люди говорят ревнивые глупости. Мона мне рассказывала, что ты ей говорил, когда ревновал.
– Она лжет.
– Не всегда.
– Я не поеду. Не хочу.
– Зато я хочу. А главное, по‑моему, мама хочет. Ты не можешь просто вычеркнуть ее.
Валландер промолчал. Продолжать протесты бессмысленно. Если он не сделает, как она говорит, ее злость надолго отравит существование им обоим. А этого ему не хотелось.
– Я даже не знаю, где находится лечебница, – в конце концов сказал он.
– Завтра увидишь. Это сюрприз.
Ночью в Сконе пришел циклон. В начале девятого утра, когда они ехали в машине на восток, начался дождь с ветром. |