Изменить размер шрифта - +
Когда кадр был отснят, он взял камеру и сфотографировал Валландера одного. Вскоре они попрощались. Валландер стоял с курткой в одной руке и ключами от машины в другой.

– Сам выберешься из города? – спросил Толбот.

– Топографическое чутье у меня не ахти. Но рано или поздно выберусь куда надо. К тому же система коммуникаций в немецких городах отличается несравненной логикой.

Они обменялись рукопожатиями. Валландер спустился на улицу, помахал рукой Толботу, который стоял у балконного парапета. Выходя из подъезда, он обратил внимание, что в списке жильцов Толбот не значится. Там стояло: «USG Enterprises». Валландер запомнил название и поехал прочь.

Как он и опасался, ему понадобилось несколько часов, чтобы выбраться из города. Когда он наконец выехал на магистраль, то с опозданием заметил, что проскочил съезд и на полной скорости мчится к польской границе. С большим трудом сумел развернуться и все же разыскал шоссе на север. Проезжая Ораниенбург, с содроганием вспомнил давешний инцидент.

 

До дома он добрался без приключений. Вечером заехала Линда. Клара простудилась, Ханс сидел при ней. Завтра он летит в Нью‑Йорк.

Они сидели в саду, вечер выдался теплый, Линда пила чай.

– Как у него дела? – спросил Валландер, когда они, сидя рядом, тихонько покачивались на качелях.

– Не знаю, – ответила Линда. – Но иной раз задумываюсь: что все‑таки происходит? Раньше он приезжал домой и всегда рассказывал о блестящих сделках, проведенных за день. А теперь молчит.

Над головой пролетела стая гусей. Оба молча проводили взглядом тянувшийся к югу птичий караван.

– Уже улетают? Не рано ли? – воскликнула Линда.

– Может, отрабатывают старт и полет в строю, – предположил Валландер.

Линда расхохоталась:

– Комментарий точь‑в‑точь в стиле деда. Ты знаешь, что становишься все больше на него похож?

Валландер отмахнулся:

– Про его норов известно нам обоим. Но он умел быть значительно злее, чем позволяю себе я.

– По‑моему, он был вовсе не такой злой, – решительно возразила Линда. – По‑моему, он просто боялся.

– Чего?

– Может, старости. Смерти. Мне кажется, он прятался за этой злостью, зачастую попросту наигранной.

Валландер не ответил. Молча спросил себя, не это ли она имела в виду, говоря, что они очень похожи. Он тоже откровенно боится умереть?

– Завтра мы с тобой проведаем Мону, – вдруг сказала Линда.

– Почему?

– Потому что она моя мать, а мы с тобой – ее ближайшие родственники.

– Разве у нее нет мужа, этого психопата из «ИКА»? Пусть он за ней и смотрит!

– Ты не понял, что с этим все кончено?

– Нет. Но все равно не поеду.

– Почему?

– Не хочу иметь с Моной ничего общего. Теперь, когда Байбы нет в живых, я тем более не могу простить ей того, что она о ней говорила.

– Ревнивые люди говорят ревнивые глупости. Мона мне рассказывала, что ты ей говорил, когда ревновал.

– Она лжет.

– Не всегда.

– Я не поеду. Не хочу.

– Зато я хочу. А главное, по‑моему, мама хочет. Ты не можешь просто вычеркнуть ее.

Валландер промолчал. Продолжать протесты бессмысленно. Если он не сделает, как она говорит, ее злость надолго отравит существование им обоим. А этого ему не хотелось.

– Я даже не знаю, где находится лечебница, – в конце концов сказал он.

– Завтра увидишь. Это сюрприз.

 

Ночью в Сконе пришел циклон. В начале девятого утра, когда они ехали в машине на восток, начался дождь с ветром.

Быстрый переход